Без семьи

- Значит, мне сказали неправду, и ноги у тебя слабые. Ты уже устал. Это сулит нам мало хорошего.

Но я ничего не ответил, а все глядел и глядел.

Да, это была матушка Барберен: ее чепчик, ее синяя юбка.

Она быстро шла, словно торопилась как можно скорее вернуться домой. Подойдя к калитке, она толкнула ее и быстро вошла во двор.

Я тотчас же вскочил, забыв о Капи, который прыгал вокруг меня.

Матушка Барберен недолго оставалась в доме. Она тотчас же вышла оттуда и принялась бегать по двору взад и вперед, протягивая руки. Несомненно, она искала меня.

Я рванулся вперед и громко закричал:

- Мама! Мама!

Но мой крик не долетал до нее и не мог заглушить журчанье ручья.

- Что с тобой! Ты сошел с ума? - спросил меня Виталис.

Я молчал, не отрывая глаз от матушки Барберен. Но она не знала, что я нахожусь так близко от нее, и не думала о том, что ей следует только взглянуть наверх, чтобы увидеть меня. Она пробежала через двор, вернулась на дорогу и стала повсюду искать меня. Я закричал еще сильнее, но и на этот раз безуспешно.

Тогда Виталис понял, в чем дело, и подошел ко мне. Он сразу заметил белый чепчик.

- Бедный малыш! - пробормотал он вполголоса.

- Умоляю вас, позвольте мне вернуться! - закричал я, ободренный его словами.

Но он взял меня за руку и заставил спуститься на дорогу:

- Ты уже отдохнул. Идем!

Я хотел вырваться, но он крепко держал меня

- Капи, Зербино! - позвал Виталис.

Собаки окружили меня. Пришлось следовать за Виталисом.

Пройдя несколько шагов, я обернулся, но мы уже перевалили через вершину горы, и я не увидел больше ни нашей долины, ни нашего домика. Одни голубоватые холмы, казалось, поднимались до самого неба.

ГЛАВА V. В ДОРОГЕ.

На вершине горы, которая разделяет бассейны рек Лауры и Дордони, Виталис взял меня за руку, и мы тотчас же начали спускаться по склону, обращенному на юг. Только после того как мы прошли около четверти часа, Виталис выпустил мою руку.

- Теперь иди тихонько возле меня и помни, что если ты вздумаешь бежать, Капи и Зербино мигом тебя схватят. А зубы у них очень острые.

Бежать! Я прекрасно понимал, что бежать невозможно и, следовательно, не стоит даже пытаться. В ответ я тяжело вздохнул.

- Тебе очень грустно, - продолжал Виталис, - я вполне это понимаю. Если хочешь, можешь поплакать. Но постарайся понять одно, то, что произошло, не является для тебя несчастьем. Что тебя ожидало? Вероятно, ты бы попал в приют. Люди, воспитавшие тебя, - не твои родители. Мать, как ты мне сказал, была к тебе очень добра. Ты любишь ее, тебе тяжело с ней расставаться, все это так, но подумай, разве она могла оставить тебя против воли мужа? С другой стороны, муж ее, может быть, вовсе не такой плохой, как ты о нем думаешь. Ему не на что жить, он калека, работать не может и вполне справедливо рассуждает, что нельзя же ему умирать с голоду для того, чтобы тебя кормить. Пойми, мой мальчик: жизнь - тяжелая борьба и не всегда приходится поступать так, как хочется.

Без сомнения, это были мудрые слова, во всяком случае, - слова человека, имевшего житейский опыт. Но в настоящий момент я чувствовал такое сильное горе, что никакие слова не могли меня утешить.

Я никогда больше не увижу ту, которая меня растила, ласкала, ту, которую я любил, как родную мать. При этой мысли у меня сжималось горло и я задыхался от слез. Тем не менее, идя рядом с Виталисом, я невольно думал о том. что он мне только что сказал. Конечно, он был прав, Барберен мне не отец, и у него нет оснований терпеть нужду ради меня. Он добровольно приютил меня, хотел воспитать. Если теперь он от меня отделался, то только потому, что не имел средств меня содержать. И я всегда должен с благодарностью вспоминать о годах, проведенных в его доме.

- Хорошенько подумай о том, что я тебе говорил, малыш, - закончил Виталис. - Тебе не будет плохо со мной.

После довольно крутого спуска мы очутились на большой равнине. Нигде ни домика, ни деревца - всюду ровная поверхность, покрытая рыжеватым вереском и то там, то сям заросшая диким терновником, колыхавшимся от ветра.

Долго мы шли по этой пустынной и печальной дороге.

Кругом ничего не было видно, кроме холмов с голыми вершинами.

Я совсем иначе представлял себе путешествия. И то, что я видел теперь, нисколько не походило на те чудесные страны, которые я рисовал себе в моем детском воображении.

Виталис шел большими ровными шагами и нес Душку на плече или в мешке, а собаки бежали мелкой рысью возле него.

По временам Виталис ласково обращался к ним иногда на французском, а иногда на каком-то непонятном мне языке

Ни он, ни собаки, по-видимому, совсем не устали. Не то было со мной: физическая усталость и нравственное потрясение довели меня до полного изнеможения. Я едва волочил ноги и с трудом брел за моим хозяином Однако я не смел просить его остановиться.

- Ты, вероятно, сильно устал от своих сабо4, - сказал он. - В Юсселе я куплю тебе башмаки.

Слова эти меня ободрили. Я давно мечтал иметь настоящие башмаки. В нашей деревне только сыновья мэра и хозяина харчевни носили башмаки.

- А далеко еще до Юсселя?