— Понимаешь, она… не видела тебя в Северной галерее с Черубиной Верджилези. Там тебя с ней видела
— И что?
— А то, что синьорина Фаттинанти… всё это время…
Ладзаро Альмереджи смерил начальника острым и недоверчивым взглядом. Он ничего не понимал. Как это? Что за нелепость? Тристано д'Альвеллу этот вопрос не занимал, и он коротким взмахом руки отпустил главного лесничего.
Однако сказанное настолько поразило самого Ладзаро, что он, уединившись в своей комнате, несколько минут сосредоточенно размышлял над услышанным. Он верил Тристано — с чего бы подеста его разыгрывал? И значит, не Гаэтана донесла на него? Она отрицала, что видела его там, где он был, и видела его там, где его не было? Но тогда получалось, что ненавидящая и всюду поносящая его ханжа дважды лжесвидетельствовала? Зачем? Но даже это было не самым любопытным. Она дважды… пыталась отвести от него подозрения? Гаэтана спасала его? Ладзаро Альмереджи относился к высокомерной красотке с откровенной неприязнью, однако, несмотря на явную и нескрываемую вражду к девице, Ладзарино отнюдь не считал Гаэтану пустенькой дурочкой. С головой у девицы всё было более чем в порядке. Он даже допускал, что она честная. И Гаэтана пыталась обелить его? Сам Ладзарино знал о себе, что никого не убивал — за каким бесом? Но если девица, несмотря на ненависть к нему, не пытается обвинить его, значит, она считает его невиновным! А это в свою очередь могло означать только одно: Гаэтана ди Фаттинанти знает имя подлинного убийцы.
Ладзаро был заинтригован. Он осторожно сунулся по коридору в портал фрейлин и тут увидел, как в комнату Гаэтаны, постучав, зашла Камилла Монтеорфано. Ладзаро не колебался ни секунды и, миновав боковой лестничный пролёт, оказался на веранде, откуда легко подобрался к окну комнаты фрейлины. В покоях горела свеча, и Ладзаро понимал, что с улицы в темноте он невидим.
Девицы говорили друг с другом.
— Тебе этого не понять, — услышал он голос Гаэтаны. — Этого никто не может понять. И Бога ради, молчи, раз уж догадалась…
— Ты должна найти в себе силы сделать это, Гаэтана. Все мужчины — негодяи, а этот — откровенный распутник, человек без совести. Твоё чувство доведёт до беды, поверь… Я знаю, что значит, доверять мужчинам: моя сестра верила — и её предал человек, который казался достойным. Что же говорить о мессире Ладзаро, Господи? Он либо понятия не имеет о чести, и тогда он — человек бесчестный, либо понимает, что творит мерзости — но продолжает их творить! А этому даже имени нет.
Альмереджи послышался утомлённый голос Гаэтаны.
— Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю, Камилла? Я сама тысячу раз говорила себе это. Распутник и подонок. Сколько раз я молилась, чтобы Господь удалил от меня эту пагубную любовь — всё напрасно. Это наваждение. Как можно любить подонка? — Гаэтана разрыдалась.
Ладзаро Альмереджи рассчитывал услышать хотя бы намёк на то, что девица где-то мимолётно видела убийцу или поняла что-то, указывавшее на него. Теперь он осторожно спустился вниз. Сел на скамью на увитой плющом веранде. Мысли в нём остановились. Он несколько минут бездумно смотрел в ночь, вдруг услышал, что рядом вовсю звенят цикады, высоко и мелодично. Закрыл глаза и ощутил вялую расслабленность. Потом неведомо откуда пришла странная усталость, она навалилась и мгновенно изнурила.
Гаэтана… влюблена в него? Ладзаро Альмереджи даже потряс головой, путаясь с мыслями и пытаясь уложить этот дикий факт в голове. Вот, стало быть, почему она бесилась, видя его с Черубиной или с Франческой! Вот почему злилась! Вот почему видела его на турнире и не видела в галерее, где он клянчил деньги у Черубины. Она вышла тогда из дверей часовни — в трёх шагах от него. Гаэтана, безусловно, слышала весь разговор. Она всё слышала… Вспомнив свой последний разговор с Черубиной, Ладзаро почувствовал, что у него свело зубы. Вспомнил он и взгляд Тристано, когда тот припёр его к стенке и вынудил всё рассказать. Чего в этом мгновенном взгляде было больше — омерзения или жалости? А что же подумала тогда о нём Гаэтана?