Без семи праведников...

— О, да, не пересчитать, сколько робких созданий сбились с пути от чтения истории о преступной любви Библиды к Кавну и книг, подобных Овидиевым «Метаморфозам», не говоря уже о прочих искусительных повестях французских, латинских, греческих и испанских авторов. Разве не впал в грех, так опечаливший его, сам святой Августин, читая четвертую главу «Энеиды», содержащую описание любовных томлений Дидоны? Хотелось бы мне иметь столько же сотен дукатов, сколько было на свете дев, чьи чувства были изгажены, а сами они лишены невинности после чтения «Амадиса Галльского». А что способны натворить античные книги, растолкованные и прояснённые в самых тёмных местах нашими порочными наставниками, блудодействующими словом и делом в потаённых кабинетах? Но боюсь, мессир Даноли, вы забыли старую истину о том, что невинность, которая не в состоянии оберечь себя сама, не стоит того, чтобы её и оберегали. Если среди этих девиц есть чистые особы, в чём я лично сомневаюсь, это проступит. Se son rose, fiorirannо[3].

Даноли тепло и грустно улыбнулся кривляке-шуту. Если в суждениях Портофино проступала неколебимая и непреклонная истина, то истина шута была искажённой, колеблющейся и зыбкой, как отражение луны в чёрных ночных водах, но все же этот паяц, безусловно, понимал её. В этот вечер Альдобрандо убедился если не в подлинности этого человека, то в его недюжинном уме. Епископ был прав…

Сам же Даноли всё время после больного видения, ощущал странное томление духа. Почему бесы шипели эти странные слова про кровь? Что такое гнилая кровь? Почему? Кровь гниёт. Что это значит? Здесь много людей с гнилой кровью? Тут он вздрогнул и напрягся, поймав несколько удивлённый взгляд собеседника.

Оказывается, Даноли произнёс последние слова вслух. Они вырвались у него почти против воли, но его опасения не оправдались: шут смотрел на него холодным и задумчивым взглядом, напряжённым и внимательным. Он даже учтиво склонился к Даноли.

— Гнилая кровь? Я не понимаю вас, Альдобрандо. Кровь есть жизнь? Тление жизни? Испорченная кровь чёрных родов? Уродства семейств старой и гнилой крови? Кровь, заражённая распутной болезнью? Плод кровосмешения? Постыдное родство? Греховные кровные связи? Выродки? Сокровенные откровения?

Даноли болезненно поморщился. Что он мог объяснить? Тут он напрягся снова — почему шут сказал о «сокровенных откровениях»? Играл словами, на что был, как убедился Даноли, мастером? Или… на что-то намекал?

— Вам не кажется, что кровь людей здесь словно заражена?

Шут, глядя на графа глазами цвета ночи, снова задумчиво проронил:

— Гнили довольно, но попытки списать что-то на кровь ошибочны, Альдобрандо. Причина тления и гнили не в крови. Гниль начинается с духа, а дух заражается гнилыми впечатлениями. Вы ведь сами сказали… Когда люди начинают вместо молитв читать распутные мерзости, вроде писаний Аретино, они и сами не замечают, как исподволь в них входит сатанинский яд, который сначала гнилостным сифилисом бродит в мозгу, потом всасывается в кровь, а после проступает. И тогда Висконти травит собаками людей, убийца и кровосмеситель Сиджизмондо Малатеста грабит церкви, плюёт на клятвы и даже пытается изнасиловать собственного сына, а Чезаре Борджа недрогнувшей рукой убивает стоящих на его пути. Впрочем, как полагает мой дружок Лелио, никогда не приведёшь столь постыдных примеров, чтобы не осталось ещё худших. Но если люди, потрясённые допущенным распадом, приходят в себя, духовно отряхиваются, вылезают из смрадных луж разврата, вспоминают о Господе, — тогда кровь самых страшных распутников, змеиным ядом струящаяся в чёрных венах потомков, очищается.

Речь шута, плавная и мягкая, успокоила Альдобрандо Даноли. Грациано прав, ему просто померещилось. Это все болезнь. Дурные видения и призраки. Не думать, не думать, забыть, отвлечься…

Глава 6

В которой описана герцогская трапеза и новые наглые кривляния шута Песте.

Между тем в зале снова появились герцог и епископ с клириками. Торжественной процессией с кухни внесли блюда с яствами. Каждая из перемен блюд включала четыре разных супа, дюжину закусок, прожаренное на противне жаркое, соусы, лёгкие блюда, подаваемые перед десертом. Кроме того, готовились три или четыре каплуна и уложенные высокой пирамидой несколько видов окороков и колбас, а также — всевозможная дичь. Однако епископ откланялся. Исчезли и почти все клирики — кроме Портофино и Соларентани, живших в замке. Между тем, герцог не возглавил общий стол, но сел в своё кресло у стены. Туда поставили инкрустированный столик, и повар Инноченцо Бонелло под пристальным надзором охранников герцога лично принёс туда подносы, уставленные яствами. Чести же быть сотрапезниками герцога удостоились мессир Портофино, главный лесничий Ладзаро Альмереджи и, как всегда, шут Песте. Придворные бросали на счастливцев завистливые взгляды.