Без семи праведников...

«Ничего подобного, опомнился он, дура она, истеричная и вздорная». Сейчас Грациано тихо вздохнул и опасливо поднялся, рывком вытащил фламберги из досок и всунул их в ножны. Осторожно спустился вниз и, потрепав по холке Стрегоне, вышел на воздух. В предрассветном сумраке было странное затишье, взорвавшееся вдруг петушиным криком, ликующим и заливистым. Постепенно проступили птичьи трели и звук колокольчика выгоняемой селянкой коровы. Мир, освежённый ночным дождём, был прекрасен, как в первый день творения. Чума неожиданно закусил губу, ощутив щемящую боль плоти. Как это обронил Флавио? «Формы женского тела томят своим непостижимым очарованием…» Он вздохнул.

Между тем Грациано услышал, что Камилла тоже проснулась. Он задумался, стараясь отвлечься от нелепых мыслей. Что делать? Если он привезёт девицу в замок — возникнут тысячи вопросов, молва припишет несчастной глупышке за ночь вне стен замка всё, что угодно. Чума решил было от городских ворот отправить её одну — Стрегоне прекрасно знал дорогу в замок, а сам он, заедет домой и возьмёт жеребца Роано. Чума вошёл в овин, намереваясь поделиться этим планом с девицей, и столкнулся с ней лицом к лицу. Теперь её глаза были осмысленными, а лицо — виноватым. Она нервно тёрла лоб, словно проснулась не от сна, а очнулась от глубокого обморока.

— Я… я, кажется… вчера была не в себе. Простите меня, мессир ди Грандони. Я просто… испугалась.

Чума, уже приготовившийся к новой порции истерик и женских глупостей, настороженно глядя на девицу, опасливо поинтересовался:

— Вы, синьорина, чувствуете себя… хорошо?

Камилла жалко улыбнулась.

— Да, всё в порядке. Я понимаю, что вела себя, как сумасшедшая, простите меня. Это всё… испуг.

— Вам везёт на дурные встречи.

Камилла опустила голову и покраснела. Песте, всё ещё недоверчиво взирая на девицу, рассказал ей о своём плане. Она сможет, накинув капюшон, проехать по городу к замку одна или им всё же лучше ехать вдвоём? Синьорина ненадолго задумавшись, проронила, что лучше будет, если он поможет ей добраться к матери, к палаццо Монтеорфано, а потом мать проводит её в замок. Она отпрашивалась у герцогини и её до завтра… до нынешнего вечера не хватятся. Шут кивнул и хоть и продолжал настороженно ожидать от барышни новых истерик, пользуясь минутой просветления мозгов девицы, торопливо усадил её боком в седло, сел рядом, и Стрегоне понёсся к городским воротам.

В городе они смешались с чередой поставщиков, влекущих в город телеги с провизией, при этом шут заметил, что синьорина низко опустила капюшон и ещё ниже наклонила голову, опасаясь, чтобы её не узнали даже случайно. Песте порадовался, что девица продолжает проявлять здравомыслие и не возвращается к истерике, поторопился подвести её к боковым дверям дома Монтеорфано и был рад увидеть, как она проскользнула в тёмный прогал арочного пролёта.

Сам Грациано был голоден и утомлён, вдобавок раздражён: девица смутила покой его плоти, и телесное томление раздосадовало. Чума ненавидел похотливые мужские разговоры об органе любви, сам упомянутый орган звал обычно поленом, приходя в странное недоумение от его непредсказуемых свойств. Но если большинство мужчин злились, что пенис не подчинялся, когда мужчина хотел, чтобы он возбудился, Песте бесился, что он возбуждался против воли хозяина, причём не только от мыслей, но и вовсе без оных! Муки плоти были его самым большим кошмаром.

Сейчас Чума откровенно злился, но рассчитывал, что сумеет успокоиться. Однако почему он взволновался? Камилла Монтеорфано не нравилась ему — Грациано не любил женщин в принципе, истеричных же не терпел вовсе, а особа явно была истеричкой, как бы не прикидывалась нынче утром благоразумной и рассудительной. Но тогда почему томит плоть? Впрочем, размышления на эту тему носили характер умозрительный и могли подождать. Песте въехал в замок, оставил лошадь в конюшне и, поднявшись к себе, в коридоре услышал от управляющего Пьерлуиджи ди Салингера-Торелли, что герцог уже трижды осведомлялся о нём и дважды выражал недовольство его отсутствием.

Вчерашняя ночь порядком вымотала Грациано, он направился в баню, откуда вышел успокоенным, освежённым и бесстрастным, после чего появившись в герцогских покоях, хищным и сладострастным взглядом окинул тарелки с кусками ветчины, языками телятины и с мясом дикого кабана, и, не обращая сугубого внимания на недовольное ворчание герцога: «Чума тебя возьми, Чума! Где тебя носило?», воздал должное большим дымчатым лососям, запечённым со сладким соусом, и лещам, замаринованным в смеси перца, корицы, имбиря, шафрана и уксуса, одновременно забавляя герцога анекдотами и сплетнями.

Дон Франческо Мария в предыдущий вечер, проведённый Чумой в овине, сумел ещё раз сравнить, что значит трапеза с Грациано и без него — вчера он едва не умер со скуки от пошлых острот Пьетро Альбани и застольных доносов Белончини. Наказанье, ей-Богу! Сегодня, посмеявшись от души и придя в благодушное настроение, его светлость преподнёс в дар своему любимцу бутылку моденского уксуса: подарок, что и говорить, царский.

Глава 9