Без семи праведников...

Узнав цену лошади, банкир перекрестился, а Песте, узнав, что время близится к четырём, заторопился в замок, распорядившись на следующий день привести жеребца в герцогские конюшни, заявив, что, если его одобрит и герцогский конюший Руджеро, он, Песте, купит Люциано. Такая лошадь стоит восемьдесят дукатов.

Мессир Пасарди осторожно спросил, имеет ли мессир Грандони недвижимость за городом? Дом в городе он арендует? Чума удивился. После смерти старшего брата он продал фамильный дом в Пистое, в Урбино купил дом, но жил, в основном, при дворе, изредка навещая своё жилище. Будущее его было смутно и неопределённо, он и сам не знал, что будет с ним завтра — что за смысл был вкладывать деньги в землю Урбино? Хотя мысль о загородном доме, где можно было бы вдали от суеты коротать вечера за трапезами с Лелио, была привлекательной.

— Нет, дом я купил. Но за городом у меня ничего нет.

Мессир Пасарди вежливо заметил, что часто выступает посредником при сделках с недвижимостью и сейчас как раз продаются два прекрасных участка — неподалёку от Пьяндимелето и Монтекальво. Первый, с замком, великолепным садом и виноградником, двумя колодцами, почти сто акров земли. Первый — девятьсот пятьдесят дукатов, второй дешевле, семьсот, но он и похуже. Чума понял, почему банкир расхваливает ему недвижимость — видимо, продавец пообещал недурной процент, а кому же и покупать замки, как не тому, кто выкидывает восемьдесят золотых за кобылу?

— Я слышал, что вы — любимец герцога, и он весьма шедр к вам.

Жалование шута было около семисот дукатов в год, а частые подарки его светлости, ещё и удваивали эту сумму. Семейное состояние, оставшееся теперь одному Грациано, исчислялось четырьмя тысячами золотых, не считая дома, за который было уплачено семьсот флоринов. Грандони обещал подумать.

Чума был в прекрасном настроении. Накануне ночью он выследил-таки мерзопакостного Дальбено в его похотливых вояжах и сыграл с ним очаровательную шутку. Самым трудным оказалось раздобыть дерьмо, но тут Господь вразумил Песте воспользоваться выгребной ямой на внутреннем дворе. А дальше всё прошло как по нотам. Пожаловаться герцогу глупец не сможет: тот занят с Доном Федерико, а и пожалуйся он — Дон Франческо Мария только расхохочется. Да и как дурак объяснит, что делал в полночь в покоях фрейлин? Если же мерзкий звездочёт всё же добьётся расследования — им займётся подеста, и шансов найти виновника происшествия не будет. «Это научит тебя, мерзавца, лживые гороскопы составлять», зло пробормотал Песте.

В замок Песте прибыл согласно договорённости с Портофино и первым делом разнюхал, чем закончилась его ночная шалость, причём, особого обоняния для этого не требовалось: вся челядь замка, которая была свободна от забот по размещению и обслуживанию гостей, только и говорила, что о полночном позоре Дальбено.

Дело в том, что сначала молва, не разобравшись в исходных причинах происшествия, нарисовала несколько причудливую картину дерьмового афронта звездочёта, уверяя, что тот просто обделался от ужаса перед дверью известной дворцовой потаскушки, опасаясь, что будет не в силах удовлетворить её непомерную похоть. Но вскоре наличие шести пустых горшков и слишком уж значительное количество испражнений заставило придворных несколько изменить первоначальную версию происшествия. Теперь они утверждали, что минувшей ночью донна Бартолини расстроила себе желудок, заполнила упомянутые горшки и выставила их снаружи своей двери, несчастный же синьор Дальбено споткнулся, случайно проходя мимо, направляясь на Южную башню, желая просто оказаться ближе к звёздам.

Увы, синьор Дальбено оказался не в силах подтвердить это столь лестное для него предположение, ибо в тот момент отмокал в бочке с дождевой водой в конюшне, так как банщик, синьор Джулиано Пальтрони, вернувшись в замок, наотрез отказался пустить засранца в герцогскую баню, мотивируя отказ тем, что запах дерьма, исходящий от звездочёта, может перебить нежный аромат сандала, лимона и лавра, которыми благоухает баня Дона Франческо Марии. Отказался он пустить засранца и в парильни — там моются знатные господа, которые тоже выразят недовольство, если смрадная вонь будет потом ощутима для их нежных носов. К тому же там уже грелась вода для гостей из Мантуи — не хватало им унюхать этакое зловоние! Меж тем донна Бартолини категорически опровергла унижающий её достоинство домысел о поносе, но указала издевающейся челяди на тот незамеченный ею ранее факт, что все крышки ночных горшков связаны верёвкой, конец которой продет через ручки горшков, чего никто бы не стал делать без злого умысла…

Вдумавшись в это обстоятельство, молва теперь уже безошибочно указала на шута Чуму как на исходную и основную причину ночного переполоха, без труда восстановив изначальные обстоятельства. Наглый гаер проследил за звездочётом, подстерёг время свидания и подставил в темноте горшки с дерьмом под ноги незадачливого любовника. Теперь всё сходилось. Что ж, haud semper erat fama. Молва не всегда ошибается.