Без семьи

— Ты все еще живешь у Гарафоли? — спросил я его. Прежде чем ответить, Маттиа оглянулся по сторонам и шепотом сказал:

— Гарафоли в тюрьме. Его арестовали за то, что он до смерти избил Орландо.

Мне доставило большое удовольствие узнать, что Гарафоли сидит в тюрьме.

— А что сталось с детьми?

— Не знаю. Меня не было, когда арестовали Гарафоли. После того как я вышел из больницы, Гарафоли решил, что бить меня невыгодно, так как я от этого часто болею, и отдал меня напрокат в цирк Гассо. Ты знаешь цирк Гассо? Нет? Ну ладно, это не настоящий, большой цирк, но все-таки цирк. Им нужен был ребенок-акробат. Я пробыл у папаши Гассо до этого понедельника, но теперь он отослал меня обратно к Гарафоли, потому что у меня постоянно болит голова и мне трудно проделывать различные акробатические фокусы. Вернувшись на улицу де-Лурсин, я не нашел там никого. Квартира оказалась запертой, а сосед рассказал мне, что Гарафоли сидит в тюрьме. Вот я пришел сюда и не знаю, куда идти и что делать.

— А почему ты не хочешь вернуться в цирк?

— Потому что цирк уехал в Руан. А как я могу дойти пешком до Руана? Это слишком далеко, денег у меня нет. Ведь я со вчерашнего дня ничего не ел.

Я и сам был небогат, но у меня имелось немного мелочи, и я мог помочь этому несчастному ребенку.

— Подожди меня здесь! — крикнул я Маттиа и побежал к булочнику, лавка которого находилась на углу улицы.

Вскоре я вернулся с краюхой хлеба и подал ее мальчику. Он с жадностью набросился на хлеб.

— А что ты намерен делать дальше?

— Не знаю.

— Но ведь что-нибудь надо делать!

— Я собирался продать мою скрипку. Я бы ее продал раньше, да уж очень мне жалко с ней расставаться. Скрипка — единственная моя радость. Когда мне становится грустно, я ищу местечко, где меня никто не слышит, и играю для себя.

— Отчего ты не играешь на улицах?

— Играл, но мне никто ничего не подает. Я уже знал по опыту, как часто это бывает.

— А ты? — спросил Маттиа. — Что ты делаешь теперь?

Мне захотелось похвастаться, и я гордо ответил:

— Я — хозяин труппы.

— Ах, если бы ты согласился… — робко произнес Маттиа.

— На что?

— Взять меня в твою труппу. Пришлось признаться в том, что вся моя труппа состоит из одного Капи.

— Ну что ж! Какая важность, нас будет двое. Умоляю тебя, возьми меня, иначе мне придется умереть с голоду!

Умереть с голоду! Не все понимают, что означают эти слова. У меня от них больно сжалось сердце. Я уже знал, как умирают с голоду.

— Я играю на скрипке, — продолжал Маттиа, — кувыркаюсь, танцую на канате, прыгаю через обруч и пою. Я буду делать все, что ты захочешь, и я буду тебя слушаться. Я не прошу платы, только корми меня. Ты можешь меня бить, если я буду плохо исполнять свои обязанности, я на это согласен. Единственно, о чем я прошу, не бей меня по голове, потому что голова у меня очень чувствительная.

Слушая Маттиа, я чуть не заплакал. Как сказать ему, что я не могу взять его в свою труппу? Ведь со мной он так же легко может умереть с голоду, как и один. Я старался убедить его, но он ничего не хотел слушать.

— Нет, — возразил он, вдвоем не умирают с голоду, потому что один помогает другому. Тот, у кого есть, дает тому, у кого нет, — вот как ты сделал сейчас.

Я перестал колебаться. Без сомнения, я должен был ему помочь.

— Хорошо, идем. Ты будешь моим товарищем. И, надев арфу на плечо, я воскликнул:

— Вперед!

Через четверть часа мы уже вышли из Парижа.

Ветер подсушил дорогу, и идти по затвердевшей земле было легко и приятно.

Погода стояла чудесная, весеннее солнце ярко светило в голубом безоблачном небе. Трава начинала зеленеть, и кое-где уже показались маргаритки и цветы земляники, поворачивающие свои венчики к солнцу. В садах среди нежной листвы виднелись кисти нераспустившейся сирени, а когда дул легкий ветерок, нам на голову с высоких стен летели лепестки желтых левкоев.

В садах, в придорожных кустах, на больших деревьях — всюду слышалось веселое пение птиц, и ласточки летали над самой землей в погоне за невидимыми мошками.

Путешествие наше началось хорошо. Я уверенно шагал по сухой, твердой дороге. Капи бегал вокруг нас и лаял на проезжающие экипажи, на кучи булыжника — лаял на всё и на всех, лаял попусту, только ради одного удовольствия полаять. Маттиа молча, о чем-то размышляя, шел рядом со мной; я не прерывал его молчания, потому что мне тоже надо было о многом подумать.

Куда мы шли таким решительным шагом?

По правде сказать, я и сам не знал. Мы шли просто вперед, наугад. Ну, а дальше?

Я обещал Лизе сперва повидать ее братьев и Этьеннету, а затем навестить ее. Но я не условился с ней, кого я должен увидеть первым: Бенжамена, Алексиса или Этьеннету. Я мог начать с любого, то есть идти по своему выбору на запад, на север или на юг.

Так как мы вышли из Парижа на юг, то идти к Бенжамену было не по дороге. Оставалось сделать выбор между Алексисом и Этьеннетой.

Была еще одна причина, заставлявшая меня идти на юг: я хотел повидаться с матушкой Барберен. Если я давно не говорил о ней, то это не значит, что я ее забыл. Много раз я думал о том, чтобы написать ей и сказать: