Без симптомов

Рота вступила на первую улицу, когда Щерин вдруг понял, что такое война. Даже невыносимая сонливость пропала от этого неожиданного открытия. Война - это страшное ускорение времени. Вот - дубрава. Если тщательно, годами, уничтожать в ней молодь, выводить всю траву, всю живность, то через тысячу лет дубрава, наверно, превратится в россыпь обугленных карандашей. Если отрезать деревеньку от мира и заказать новому поколению родиться в ней на свет, то через полвека опустеет деревенька, а потом истлеет и обратится в забытое пожарище. Проведи такой жестокий опыт над любым городом - и спустя тысячелетие его улицы не будут отличаться от этой. В пору войны время безжалостно ускоряется. В год минует полтысячелетия, в два - целое. И лишь два года отданы на возрождение жизни, а против них девятьсот девяносто восемь - на доживание, умирание, тление и гниение. Время, как и вода, бывает живым и мертвым. Война - это чудовищное ускорение мертвого времени.

Навстречу шла другая рота. Видно, из резерва: дышали бойко, шумно и живо бухали сапогами.

Заладский проснулся сам.

- Товарищ капитан. Будим. Засмеют ведь.

- Нет, - решил Щерин. - Останься здесь; Я договорюсь.

Он не хотел будить роту. Не хотел, чтобы она проснулась в разрушенном городе. Не хотел, чтобы она встретила наяву резервников, сытых, бодрых и отоспавшихся.

Щерин выбежал вперед, поговорил с капитаном, командиром той роты. К радости Щерина, он сразу понял его и отвел свою роту в сторону, с мостовой на тротуары, чтобы пропустить встречных.

Резервники, хоть их капитан ничего им толком не разъяснил, а только приказал «отойти и не шуметь», быстро смекнули, в чем дело, - наблюдали за спящей ротой с любопытством и с тревогой.

- Во, лунатики! - и весело, и уважительно сказал кто-то. - Навоевались хлопцы…

- Баюшки-баю!.. Они теперь, гляди, и девах тискать станут вот так - без просыпу…

И резервная рота загремела добрым раскатистым смехом.

- Тише, черти! - беззлобно рассмеялся Щерин. - Ребят разбудите.

- Паром небольшой и покорежен сильно, - сообщил командир резервников. - Переправляться станете - больше взвода не сажайте… Хотя дело быстро пойдет - у вас и на пару взводов еле наберется…

Холмы обрывались у реки правым, крутым берегом. Дорога нашла между двумя высотами пологий спуск и вывела роту на узкий пляжик. Щерин вытянул ее по берегу и остановил.

Паром стоял рядом, приплясывал на мелких волнах. Перила на нем были разломаны, многих досок не хватало.

Щерин долго, непонимающе глядел на другой, низкий берег. Было до него метров пятьдесят, и просматривался он отлично: на нем Щерин не заметил ни единого следа войны.

Реку, видно, форсировали с боем: по их крутому берегу плотным слоем были рассыпаны остатки разбитой техники, лодок, понтонов, кое-где, будто вехи, торчали из воды стволы легких пушек. Зато на другом берегу стояла прозрачная березовая рощица, и глаз не находил в ней ни одного поломанного деревца… Сохранились мостки, около них лениво копошились гуси, а на досках суетилась дворняга - то тянулась к гусям, следя за каждым их движением, то пугливо принюхивалась к воде. Остались невредимыми и высохшие заросли тростника.

- Там будто и не воевали, - согласился вслух Заладский.

- Вот теперь пора будить,- сказал Щерин, и вдруг сердце его заколотилось.

И как будто впервые за два года ему удалось удивиться: что это с ним, почему вдруг сдавило дыхание?

Тот берег был его памятью…

Щерину вдруг захотелось устроить здесь, до переправы, что-то вроде маленькой торжественной линейки, но он тут же раздумал: они с Заладским еле держались на ногах, остальные взводные погибли, а выпачканная глиной шинель совсем не годилась для парадов.

- Направо! - приказал он.

Рота, колыхнувшись, повернулась лицом к реке, к тому берегу.

У Щерина холодок пробежал по спине: и вправду лунатики. Все - с закрытыми глазами. Чего доброго и не проснутся… И блеснула в памяти хромированным боком огромная ртутная капля. Она неслась на них, спящих… И Щерин понял, что только в грядущий миг, только он с а м сможет остановить, оборвать это смертельное падение там - в пронзительно-ясном и ледяном небе…

Щерин вздохнул рывком - и отдал новую команду с таким чувством, будто признавался в любви:

- Рота! Подъем!

ПЕРЕКРЕСТОК НА ПУТИ К СОЛНЦУ

Накануне в нижнем углу обзорного экрана командир прикрепил фотографию. Теперь, когда взгляд его уставал от мрака и звезд, он мог. опустить глаза - и ранним утром пойти по цветущему яблоневому саду, от калитки к дому…

До дома в саду теперь что-то около восьмидесяти миллионов миль. В сущности, пустяк - во времена, когда судьба может разбросать близких людей на три десятка световых лет.

В этот час в саду у командира гостил штурман. Его вахта только началась, и командир оставил его одного. Корабль Патрульной службы догонял первую планету Солнечной системы Меркурий.

«Это командир славно придумал…» - признал штурман, любуясь яблоневым цветом.