Без симптомов

- Хотел вам фокус показать… Да только ничего не получится.

- Почему не получится? - искренне огорчились вместе со стариком мальчишки.

- Потому что… неправильно я эту штуку делал.

Николаю Петровичу захотелось поскорее уйти со двора.

- Возьмите ее себе… Пригодится. Будете в войну играть… можно на флаг какой-нибудь пустить… или еще на что.

Ребята глядели на него во все глаза - с недоверчивым восхищением.

Старик тяжело поднялся со скамейки и двинулся к подъезду.

- Спасибо, - услышал он, но не обернулся.

Когда он проходил мимо двери двадцать второй, то услышал громкий голос соседки: она, видать, нарочно рассчитывала на нечаянное всеуслышание.

- Старый-то! Шпане отдал… Господи, любая столичная дубленка выложила бы сотни полторы… Совсем одурел.

Николай Петрович после такого приговора вдруг развеселился.

- Ты была права, - радостно сообщил он Лене, едва зайдя в квартиру. - Какая там самобранка!

Лена посмотрела на него вопросительно; то ли радоваться, то ли сначала огорчаться. Николай Петрович в ответ лишь махнул рукой, пошел в гостиную и решительно принялся за утренние газеты.

Но не успел он устроиться в кресле, как около него произошло какое-то замешательство.

Николай Петрович опустил газету на колени: Лена завороженно глядела в открытое окно, вазочку она успела удержать, а цветы рассыпались по полу. Странный вид имел и Алексей: он, тоже в глубоком изумлении, смотрел в окно и моргал так, словно ему в глаза попал песок. Николай Петрович поднялся и остолбенел.

Его скатерть, как воздушный змей, висела на уровне четвертого этажа, а на ней, по краям, сидели те самые мальчишки. Они смеялись и болтали ногами… Зрелище невероятное…

- Это ж у меня вместо самобранки… ковер-самолет… Как же я сразу-то… - пролепетал Николай Петрович, не слыша самого себя.

- Они сейчас упадут, - прошептала Лена, не двигаясь с места.

- Эй! Живо спускайтесь! - тут же закричал Николай Петрович.

- А нельзя упасть! - услышал он в ответ.

Один из мальчишек в доказательство нарочно попытался соскочить вниз, но неведомая сила затянула его обратно.

- Все равно спускайтесь! - не унимался Николай Петрович, его трясло от волнения, - Родителей перепугаете! Отниму сейчас!

Мальчишки перестали болтать ногами и немного обиделись.

Ковер-самолет чинно поплыл вниз, во двор.

- Ну, Лена, спасибо тебе… Ты просто чудо какое-то… Ты ведь первая поверила,

Лена все никак не могла прийти в себя и точно не слышала старика.

И тогда он просто счастливо поцеловал ее в щеку.

РУКОПИСИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ

«Время - вовсе не роковая мера жизни. Оно лишь мера наших душевных сил. Каждому из нас в день рождения даруется вечность, и только тот, кто скуп душой, никогда не сможет воспользоваться ею…»

Ловлю себя на чувстве, что не читаю, а слышу живой голос человека. Вот он - сидит напротив и снова рассказывает мне о своей жизни. Сейчас я узнаю, о чем он думал, о чем писал сегодня… Так трудно осознать, что он умер неделю назад.

Однажды он сказал: самая короткая дорога к душе друга - память. Так оно и есть… Одно мгновение - и я встречаю его взгляд. Вокруг нас сумрак больничного коридора.

…Я дежурил в ту ночь.

Помню, как задремал в ординаторской и услышал робкий стук в дверь.

Я приоткрываю глаза и, толком не проснувшись, смутно отмечаю, что стучал кто-то из больных: он стоит в дверях в серой больничной пижаме и едва различим в полутьме.

- Доктор, извините, пожалуйста. Разрешите мне у вас тут посидеть… немного. Вдохновение, знаете ли… как это ни покажется диким…

Мне ничего не кажется «диким», я устал за день - и лишь невольно подношу к глазам часы:.

- Полпервого ночи.

- Извините…

Видно, мой хмурый, сонный голос не оставляет никакой надежды. Дверь закрывается, и я остаюсь один.

Не мог я видеть его глаза - смотрел только в проем двери, в середину смутного силуэта. Но теперь я отчетливо помню его глаза - вот загадка… Наверно, в меня проникла его боль, боль человека, не успевающего сделать в жизни главное…

Я помню, что уже сам стою в дверях и гляжу ему вслед. Он уходит по коридору, чуть пошатываясь, словно вздрагивая на ходу. Он безнадежно болен.

Почувствовав мой взгляд, он оборачивается и несколько мгновений стоит в сомнении.

- Спасибо, доктор, - говорит он, вернувшись. - Мне надо успеть кончить эту рукопись… Ведь мне немного осталось, так? Вы ведь не станете хлопать меня по плечу и бодро уверять, что еще правнуков нянчить придется?

Я смотрю ему в глаза и догадываюсь только нахмурить брови.

- Да, да, я понимаю, вы правы. - Он виновато улыбается и, спохватившись, что я передумаю, переступает порог ординаторской.

- Садитесь за стол, - говорю я ему.

- А свет вам не помешает? - спрашивает он, указывая на лампу…

Он отрывается от работы в шестом часу утра. Сосредоточенно складывает исписанные листы.

- А кто будет дежурить после вас? - спрашивает он вдруг, и я замечаю в его глазах какую-то детскую робость.

Услышав фамилию врача, он впадает в уныние:

- Она не разрешит мне работать ночью. Ни за что не разрешит.

Киваю ему в ответ: свою «сменщицу» я знаю хорошо, не хуже, чем больные отделения.