Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания

Горбачев сначала дает выход эмоциям – рассказывает о днях, проведенных на положении пленного в Форосе. Потом делится сведениями, полученными по возвращении с юга от командующих военными округами и касающимися «планов создания концлагерей» для противников ГКЧП. Он никак не придет в себя после экзекуции, которой час назад подвергся в Верховном Совете РСФСР.

– Ты не видел? В какое положение меня там поставили! Ведь транслировали на всю страну по телевидению.

– В это время совершалась другая экзекуция – над аппаратом ЦК. Нам не разрешили взять с собой даже личные бумаги. Не в государственных интересах, партийные отложим пока в сторону, чтобы служебные документы остались бесхозными.

– Понимаю тебя. Сейчас я мало что в состоянии сделать. Подумаю. Может быть, образуется. Спасибо за звонок.

Жена интересуется, какое впечатление оставил разговор. Растерян, перегружен личными переживаниями, но, если судить по тону, говорил почти как в лучшие времена.

На следующий день из вечерней телевизионной передачи «Время» все, включая меня, узнали, что М. С. Горбачев сложил с себя обязанности генерального секретаря ЦК КПСС. Вскоре нас неофициально информировали, что конфискация зданий ЦК вместе с хранившейся там документацией производилась якобы с ведома Горбачева. В момент разговора со мной он будто бы уже оповестил, в частности, управляющего делами Н. Е. Кручину, что отрекается от партии. Опять играл?

Горбачев преклонял колени перед своим политическим соперником Ельциным. По форме, однако, он изображал свой акт как сведение счетов с «партией путчистов». В банальной уловке М. С. Горбачев уподоблялся монарху, что обещал царство за коня.

Тем, кто заподозрит меня в субъективности, могу сообщить следующий факт. В декабре 1991 г., на исходе последнего дня президентства М. С. Горбачева, его посетил профессор А. А. Денисов, авторитетный парламентарий из Ленинграда. Денисов ездил по поручению президента в Таджикистан и, вернувшись, хотел доложить свои наблюдения о положении в республике. Горбачеву не до таджикского сюжета – «есть вещи поважнее». Небо на землю рушится. И неожиданное признание (в передаче А. А. Денисова и, следовательно, без передергивания):

– Наверное, я поторопился сложить с себя обязанности генерального секретаря. Сейчас партия мне даже очень пригодилась бы.

Мне больно это говорить. Слишком много я инвестировал в перестройку самого себя. И не в моих обычаях бить лежачего или издеваться над убогим. Бесконтрольная и необъятная власть испортила Горбачева, растлила политически, идейно, морально. Один из польских лидеров М. Раковский в интервью О. Фаллачи лет десять тому назад заметил:

– Даже ангел согрешит, столкнувшись с таким искушением, как власть, если за ним не присматривать.

Эпилог

С М. С. Горбачевым или без него перемены все равно наступили бы. Иные по форме и по сути, с другими результатами и, возможно, лучшими перспективами. Медлить и уклоняться от реформирования системы – комплексного, сквозного, глубокого – было далее нельзя: сталинизм вкупе с милитаризмом подточили ее устои, вычерпали жизненные соки.

Из трясины, в которую была заведена страна, имелся объективно единственный выход – разрыв с силовым мышлением. Вовне и внутри. Твердый и безоговорочный, памятуя, что пороки силовой философии не в состоянии компенсировать никакие риторические ухищрения, никакие политические выкрутасы, никакая сверхновая технология.

Поддавались ли болезни лечению? Если да – какими методами и средствами? Здесь от государственных мужей требовалось не просто искусство постижения сокровенного, но самый редкий из политических талантов – способность смотреть правде в глаза. Говорить правду себе самому и всем остальным. И не только говорить, но и жить по правде. Стало быть, действовать сообразно прежде всего фактам и всегда вовремя.

Перестройка как вынужденная уступка обстоятельствам и общественному мнению была заранее обречена. Успех могла обещать, хотя и не гарантировать, лишь целостная программа капитального переустройства советского дома. Не подновление его фасада, отдельных помещений или перестановка мебели в них, не смена вывесок или должностных инструкций. Все это мы уже проходили. При Андропове и Брежневе, Хрущеве и, пусть это не покажется парадоксальным, даже при Сталине. Итог нулевой или со знаком минус становился неотвратимым, пока выход из кризиса виделся власть имущим не в просвещении, а в мистификациях, выдававших видимость за сущее.

Никто не причинил большего урона идее социальной, национальной, человеческой справедливости, прямого, не символического народовластия, чем их «радетели» сталинской выучки. Как в свое время инквизиция и контрреформация по отношению к христианству. Пальму первенства по части антикоммунизма и антисоветизма надо отдать Сталину. Но и его преемникам есть за что держать ответ перед историей и потомками.