— Не смеши меня, Джессика, — фыркнула Кэтрин, — ты же вроде мозговитая? Наш отец даже до ванной сам не мог доползти, что уж тут говорить об убийстве.
— Нет, я о том, кто меня вырастил, — Тони Шо, Роб Янг. Это он был моим настоящим отцом.
— Роб Янг? Ты шутишь? Он был лапочкой, никогда бы никого и пальцем не тронул. Жалкий слабак, как по мне. Ты же знаешь, что он там был? Даже драться не попытался, просто сделал все так, как ему и сказали, — вытащил тебя из кроватки и был таков. Глупец. Совет на будущее, Джессика: никогда не оставляй острые предметы без присмотра, если на них есть твои отпечатки.
— Почему вы тогда не убили и меня? Раз уж я была такой проблемой.
— Убить спящего ребенка? — подняла брови Кэтрин Таверньер. — Я же не чудовище.
Она выждала секунду, а затем добавила:
— Только ты больше не ребенок.
— Когда вы поняли, кто я такая? — спросила Джессика. — Я сама узнала об этом всего пару дней назад.
— Через десять минут после того, как ты позвонила моему секретарю. Я же говорю, не могла пройти мимо такого уникального стечения обстоятельств. Первой же строкой в сети мне выдало твой сайт, второй — ссылку на выставку фотографий Тони Шо, которую посетила его гордая дочь по имени Джессика. Его я узнала мгновенно. Правда, конечно, на снимке он выглядел чуть повеселее, чем над телом твоей матери.
— Вы больной человек.
Таверньер сощурилась.
— А по-моему, это ты тут не совсем здорова, Джессика. Выглядишь не очень. Вино пришлось не по вкусу?
Джессика взглянула на бокал, который она все еще пыталась удержать в ослабевшей руке, и заметила на стеклянной стенке остатки тонкой белой пудры. Бокал выскользнул у нее из пальцев и полетел на пол.
— Вы… меня… отравили?
Каждое слово, каждый слог давались ей с огромным трудом.
— Не хотела рисковать, — повела плечом Кэтрин. — Остальные напились и без моей помощи, а вот с тобой должно было быть чуть сложнее. Ты же такая умница, вечно настороже, равно как и я.
Она подняла початую бутылку виски и отсалютовала ей в сторону Джессики:
— Кажется, я ошиблась.
Вернув бутылку на место, Кэтрин Таверньер приподнялась со стула и вытащила из кармана нож.
Джессика узнала марку — «Бенчмейд». Она и сама носила такой до того, как перейти на подаренный Тони пистолет. Тот нож, который был у нее до этого, ее вполне устраивал. Но «Бенчмейд» был настоящим произведением искусства: пять сотен баксов, уникальный дизайн, в умелых руках совершит все, что душе будет угодно. Открывается автоматически, ручка из прочного алюминия, лезвие двустороннее — симметричное, как у копья, и ярко поблескивает в свете единственной в комнате лампы.
На кухне такого не найдешь, да и бармен подобным не станет пользоваться.
Джессика на секунду задумалась, когда Кэтрин Таверньер успела вооружиться таким изощренным инструментарием. Сколько их было, этих остальных?
— А ты думала, что сегодня будет? — оскалилась женщина. — Думала, наконец обретешь семью? Что я протяну тебе руки и тепло обниму, что ли? И буду смотреть, как ты порочишь имя Таверньеров и отнимаешь половину всего, что я заработала за последние двадцать пять лет? Как бы не так, мать твою.
Джессика сидела ровно на полпути между тумбочкой и дверью. Последняя, как она помнила, была не заперта. Цепочка свободно болталась вдоль косяка. Она еле заметно двинулась по направлению к выходу.
— Даже не смей, — оборвала ее Кэтрин. — Ты бы отсюда не сбежала, даже если бы не была накачана снотворным.
Джессика намеренно покачнулась в сторону двери, но Кэтрин молниеносно бросилась в ту же сторону. Девушка тут же склонилась к тумбочке, но, едва ее пальцы коснулись металлической поверхности «Глока», колени у нее подломились и она рухнула вниз. Пистолет с громким стуком полетел на пол. Джессика потянулась за ним, но почувствовала, как ее плечо, а затем и все остальное тело пронзает острая боль.
Кэтрин Таверньер с размаху села ей на грудь.
Джессика мельком заметила поднимающуюся руку и проблеск лезвия. Она поспешно выбросила вперед руки; нож полоснул ее по руке. Заполнявший сознание туман прорвало новой вспышкой боли. Из раны брызнула горячая кровь.
Кэтрин коленями прижала руки Джессики к полу и наклонилась еще ближе. Их лица разделяла всего пара дюймов. Джессика почувствовала лезвие прямо на своем горле; ее кожа мягко и влажно пульсировала. Кончик ножа устремился вперед. Девушка начала терять сознание. Собрав все оставшиеся силы, она приподняла голову и слепо ударила Кэтрин в нос. Послышался хруст хрящей; все труды лучших хирургов Беверли-Хиллз пошли насмарку.
Кэтрин выругалась и качнулась назад, высвобождая руки Джессики. Та жадно глотнула воздух и снова потянулась за «Глоком». Мокрые пальцы сжались вокруг рукоятки. Но усилить хватку Джессика не успела: на ее руку с сокрушающим давлением легла ладонь Кэтрин.
Она была слишком сильной.
Джессика закрыла глаза, чувствуя, как силы покидают ее. Руки у нее ослабели; боль в груди и шее куда-то улетучилась. Только где-то вдалеке вдруг послышался громкий шум и стук, за которыми последовал знакомый звук выстрела — близкий, оглушающий.