Без суда и следствия

Мои глаза застряли жалобными пятнами на собственной фамилии. Затем я перечитала заголовок: «Согласно приказу от такого-то числа зачислены в Государственной технологический электромеханический институт…» 

Глава 4

Андрей поступил в художественное училище летом. Наверное, следовало бы больше рассказать об этом огромном периоде, но, если честно, я не люблю вспоминать поступки или события, не играющие никакой особенной роли.

Мы стали встречаться. Вскоре я не могла представить себе ни одного дня без посещения этого подвала. Я часто оставалась у него ночевать и вскоре свыклась с новой ролью необходимого существа, без которого не желали и не могли обходиться. Я стала уговаривать Андрея решиться — ведь в будущем следовало хоть что-то делать, нельзя же всегда жить так! Но вся беда Андрея заключалась именно в том, что он принимал перемены только в одном случае — если специально для него их совершал кто-то другой. Кто-то должен был стараться ради него. Сам для себя (или для меня) он был не способен ударить пальцем о палец.

Он намеренно не хотел что-нибудь делать. Андрей прекрасно понимал, что на свете существуют не только подвалы, но и роскошные особняки. Но он считал, что шикарную жизнь в одном из особняков кто-то должен ему предоставить. А может, он прекрасно знал, что я всегда была намного энергичней и деятельнее его. И (что греха таить) меня даже притягивала его слабость. Он казался мне беззащитным, как ребенок, и порой я ловила себя на мысли, что в этом жестоком и тяжелом мире он без меня совсем пропадет. Конечно, Андрей был и приспособлен, и честолюбив, но все качества проявлял только за мой счет. Это я была способна отдать все свои с трудом заработанные деньги первому встречному нищему на улице! Андрей скорее умер бы, чем поступил так. Деньги означали для него комфорт и уютное существование, и он безумно злился оттого, что зарабатывать деньги я не могла. Я училась в институте, и у меня не оставалось времени для работы. А он постоянно в этом меня упрекал.

В первый месяц нашего совместного существования я впала в бешеное отчаяние, которое угрожало рассорить нас навсегда. Меня убивал его образ жизни. Когда я встречалась с кем-то из его приятелей, про которого знала, что это самая опустившая сволочь без чести и совести, которой совершенно нельзя верить, то специально, чтобы меня разозлить, Андрей принимался выступать, что это самый честный, хороший и порядочный человек на свете! Таких приятелей у него были сотни. Я с трудом выживала в этом кошмаре.

Но однажды я посмотрела на ситуацию с другой точки зрения. И пришла к выводу, что недостатки могут быть и гораздо большими. И лучше Андрей со всеми его недостатками, чем жизнь без него. Потом я научилась не воспринимать Андрея всерьез. То есть на словах соглашаться с ним, а делать все по-своему. Это оказалось очень удобно.

С самого начала наших отношений Андрей стал показывать мне все свои работы. Даже обычная мазня (если б я тряпкой размазала краски по холсту) выглядела бы более художественно. Не разбираясь в искусстве, я все-таки поняла, что в случае Андрея не только о таланте, даже о каких-то способностях говорить очень сложно! Но ему было все равно, талантлив он или бездарен. Скорей ему нравилось то, что он бездарен — таланту нужно много работать, а работать Андрей не любил.

Картины Андрея с первого взгляда поражали слащавой нелепостью, хотя выглядели очень красиво. Я терпеть не могла слащаво-сентиментальный тип этих каминных украшений. Типичные картинки для спален старых дев, где ни один лепесток цветка, ни один стебелек или облачко не смели омрачить устоявшуюся убогую атмосферу. Стараясь потрафить мещанским вкусам, Андрей специально рисовал свои «картины»… с открыток (потому что открытки лучше покупаются!).

Я старалась избегать неприятной темы критики его творчества. Но притворяться я не умела. Он знал, что я думаю о его работах, и это его бесило. Часто в спорах он орал:

— Да кто ты такая! Тупая провинциалка, приехавшая из деревни! Тоже мне, художественный критик! Какая разница, что это не Ван Гог! Но Ван Гог при жизни продал только одну картину и закончил в сумасшедшем доме! А я продам все и стану очень богат!

Закончив орать, он выскакивал из дома, хлопнув дверью (на шум прибегала Юля и тоже орала: «Да выгони к черту этого психа!»), и шел к тем, кто его понимал (а значит, подальше от меня). Но потом он всегда возвращался. А когда он ко мне возвращался, у него начиналась депрессия. И я ухаживала за ним, словно за маленьким ребенком, терпеливо ожидая, когда он придет в себя.

Он был мне благодарен, и, кажется, в такие моменты ему было все равно, верю я в него или не верю. Он не понимал того, что я верю в него хотя бы потому, что безумно люблю. И мне хотелось, чтобы, начав работать, он подал хоть какие-то надежды!

Но Андрей не любил работать и предпочитал малевать плохие картины, не вкладывая в них никакого труда.