Без суда и следствия

– Да, последний выпуск, – в тон ей ответила я.

– Сейчас подогрею борщ, – голосом своим заглушив телевизор, снова закричала Нонка, – а потом перевяжу твою руку!

– Дай послушать!

Я сидела на диване, поджав ноги, и впивалась глазами в экран.

– По заявлению сестры потерпевшей, исчезновение Татьяны Каюновой связано с коррумпированностью…

По официальной версии, напечатанной во всех газетах, Юля пошла в милицию только вечером, в шесть часов. Наверное, поняв уже через полтора часа, что я не вернусь, сидела перед телефоном и ревела оттого, что не знала, кому следует звонить.

В комнате было холодно, и я различала плесень на потолке. Сырость моего временного убежища давила на мозги.

– В Фонарном переулке жилых домов нет, поэтому никто не видел происшедшую трагедию…

– Сколько можно это слушать? У тебя новости третий раз за день! – с надрывом крикнула Нонка. – И все по разным программам. Тебе не осточертело?

– Тише!

– Что тише? Надоело!

– Замолчи!

В комнату, тяжело переваливаясь по-утиному с ноги на ногу, вошла Нонка в старом, вылинявшем халате в цветочек и шлепанцах, чавкающих по немытому линолеуму пола. Уже который день прячась в этом старом подвале от преследования всех, кто только мог меня преследовать, я пыталась определить ее возраст. Нонка принадлежала к числу женщин, которым может быть одновременно и сорок, и шестьдесят, к числу тех, у которых за сорокалетней чертой стирается возраст и пол и остается только одно характеризующее слово – старая. Нонка красила волосы хной, и поэтому на халате, который не снимала она неизвестно сколько лет, оставались черные неприглядные пятна. Весила Нонка не меньше центнера, порой на ее лице застывало выражение добродушного бегемота. Женщина она была незлая, и о профессии ее в молодости можно было догадаться по характерным движениям и укореняющимся чертам, неизменным с потерей фигуры. В молодости она была стройна и красива и работала танцовщицей – сначала балериной, потом статисткой в театре оперетты, потом – танцовщицей в частном кабаке. Однажды в порыве откровенности Нонка назвала себя «несостоявшейся звездой танца». Глядя на ее отекшие ноги, сетку синих вен возле ступней, на лениво колышущийся тройной подбородок и студенистый шар туловища, представить Нонку изящно порхающей по сцене было невозможно.

Нонка принесла тарелку, поставила ее на столик рядом со мной и уставилась в экран. Там сначала возник разбитый каркас моей машины, затем – моя фотография. Поглощенная телевизором, – не оборачиваясь, я услышала, как с тяжелым скрипом прогнулся диван – это Нонка плюхнулась рядом.

– Ешь! – скомандовала она.

Она была доброй женщиной – этакая представительница пролетариата, своеобразная дочь бездны, вместе с молодостью и пороками потерявшая остаток жизни. Я не понимала, что могло связывать Нонку с тем человеком, который привел меня к ней. Сама она об этом не говорила. Прожив свою жизнь в кабаках, Нонка научилась неоценимому качеству – не задавать вопросов. Кажется, я ей немного нравилась.

– На переднем сиденье обнаружены засохшие следы крови…

Какое же это наслаждение – слушать по телевизору подробности собственной смерти.

После новостей пошел блок рекламы, и Нонка выключила телевизор. Комната, в которой я находилась, была не приспособлена для жилья. Кроме старого дивана, небольшого столика и перекосившегося стула, здесь ничего не было. От стен подвала шла сырость, и в маленькое окошко под потолком были видны только ноги тех, кто проходил мимо. Комнатой пользовались время от времени – кто и зачем, я не знала, вернее, мне объяснили, что это не следует знать. Нонка жила не здесь, но она приезжала ко мне каждый день, готовила и на ночь уезжала в свою квартиру. Кроме комнаты в подвале, была крохотная кухня (совсем клетушка) с газовой плитой и кое-какой посудой. Туалет, и в нем – душ.

– Значит, твою машину нашли? – спросила Нонка.

– Да. И это немудрено. Странно, что через несколько дней, и совершенно разбитую.

– Они считают, что тебя убили. Ты умерла.

– Что им остается считать? Хотя мой труп не найден.

– Знаешь, я не суеверная, но это жутко.

– Брось. Ерунда.

– Здесь тебя не найдут.

– Надеюсь. Который час?

Нонка засмеялась:

– Почему не спросить прямо?

– Ну хорошо, спрашиваю прямо: когда он придет?

Нонка взглянула на часы, кокетливо склонив голову (этот наигранный жест остался от ее театрального прошлого), засмеялась:

– Уже совсем скоро.

Глава 6