Без суда и следствия

Наружность его была вполне заурядной – ничего особо приметного не было в посадке головы или во взгляде серых бесцветных глаз, ни в грубой линии подбородка, резко переходящей в шею. Пожалуй, самым удивительным и несообразным во всей его внешности были глаза. Говорят, глаза – зеркало души. Судя по ним, души у Сикорова не было. Но ведь это не так! У каждого человека есть некоторое подобие души, нечто вроде… Только глаза его были пусты, и казалось, что, если представить его лицо с закрытыми веками, на нем отразилось бы гораздо более осмысленности. Это становилось понятным после длительного общения с ним. Волосы у него были совсем светлые, коротко подстриженные – в общем, обыкновенные. Подбородок, словно обрубленный, резко переходил в шею, что придавало лицу некоторую смазанность черт, под которой следовало заподозрить бесхарактерность и пустоту. Но только на первый взгляд. Позже становилось ясным, что под туповатым выражением лица скрывается сильная воля и твердый характер, запрятанные так глубоко, как только возможно, что уже само по себе являлось интересной особенностью. Изредка проявляемая резкость, словно стальной блеск в глазах, давала основания полагать, что Сикоров – человек, способный на все. Внешность его удивительно портили губы – асимметричные, непропорциональные, большая верхняя губа и отсутствие нижней. Несколько морщин на лбу. Голос уверенного в себе человека. Впрочем, я никогда не находила в себе способности к дотошному анализу. Если мне и удавалось что-то понять, в большинстве случаев я пользовалась озарением свыше, интуицией, а не логикой. Я никогда не умела по внешности определить характер человека. Мне всегда очень хотелось правильно оценивать людей, но я не могла.

Я пыталась вызвать Сикорова на откровенный разговор о себе. Хотела понять, зачем он бросился мне на помощь. Сикоров много и охотно говорил о своем прошлом, о своей жизни, но ни слова обо мне. Из разговоров с ним я узнала, что родился он здесь. Семья была неблагополучной: отец пил сильно, мать – чуть меньше, но до запоев; в его доме были постоянные драки и склоки. Когда ему было девять лет, мать бросила их с отцом и ушла к другому мужчине – больше он ее никогда не видел. Отец окончательно спился и превратил квартиру в притон. Образумился только однажды – когда вмешалась милиция и решила забрать ребенка в детский дом. Сына он отстоял. Со своим отцом Сикоров жил очень дружно.

После окончания школы поступил в университет, на физический факультет. Особых талантов или способностей в нем не было, но благодаря усидчивости и терпению он закончил учебу на «отлично», с красным дипломом. После университета работал в каком-то НИИ, потом перешел в ту школу, где работает до сих пор. Два года назад умер его отец. Вторая жена отца никаких претензий на имущество или квартиру не предъявляла, потому что сразу же вышла замуж за одного из своих старых любовников. Сикоров жил в квартире один и ни разу не был женат.

Целыми днями (с утра до вечера) я торчала у телевизора, слушая подробности моего исчезновения.

Юлька, решила сообщить всему миру о том, что я пыталась докопаться до истины. Это становилось опасным и одновременно упрощало положение. Стал ли мир (общественное мнение) сомневаться в виновности Андрея? Миру было на это плевать. Плевать было всем, кроме одного человека. Кроме меня. Дни, когда я оставалась наедине с собой, полные мучительных сомнений и раздумий, пошли мне на пользу.

Долго размышляя обо всем происшедшем, я пришла к выводу, что поступаю правильно. Другого выхода у меня все равно не было. А вернее, этого возможного, другого выхода не допустила бы моя сестра.

Сикорову и Нонке я ничего не собиралась говорить о моем расследовании. Для них я просто залечивала руку и выжидала, пока не прояснится все. События следовали одно за другим – и меня стали считать мертвой. Это было очень кстати. Во-первых, я могла действовать в любом направлении, и за этими поисками и расспросами никто не заподозрил бы Татьяны Каюновой. Каюнова была мертва. Во-вторых, я могла пользоваться гостеприимством Ноны неопределенное время (мертвые не возвращаются). Итак, мне выгодно было считаться мертвой. Сикоров понимал: единственное, что еще оставалось мне делать, – только прятаться. На переднем сиденье обнаружили следы моей крови. Все складывалось великолепно. Все шло к завершению, и я чувствовала, что разгадка где-то здесь, рядом. Если Филядин не был убийцей, зачем он пытался меня убить? Только из-за того, что он рассказал?