Без света

Сказка за сказкой сами собой складываются в её пылкой головке и текут они, как светлые волны, пропадая бесплодно и бесследно впотьмах тёмной, никем не знаемой жизни!..

Пошёл Машутке тринадцатый годок.

Свыклась она с своей долей. Снова кроткая улыбка выступила на её губках.

— Что ж, — думает она, — можно и так жить. Не всем быть зрячими. Кому-нибудь надо же быть слепенькому.

Она даже порой говорила:

— Ведь это уже было давно. Когда я ещё зрячей была.

И стала Машутка весела и довольна по-прежнему.

Но горе, как кошка, крадётся из-за угла, выглядывает, высматривает и вдруг, нежданно-негаданно, цап-царап, прямо за сердце! Очень уж оно лакомо до сердца человеческого — горе ехидное!

Любариха ясно сознавала, что с тех пор, как ослепла Машутка, на её плечи весь дом налёг. Она в поле, она и в доме. Но всё бы ничего, только одна дума, страшная дума являлась к ней по временам.

— Что будет с деточками, если я помру? Куда они денутся, мои родненькие? Отберёт у них дом Иван Михеич (её двоюродный брат), и начнёт над ними властвовать Марья Якимовна (жена его — баба свирепая и нелюдимая).

И при этой мысли сердце Любарихи сожмётся, голова закружится, и она старается скорее не думать эту тяжёлую, невыносимую думу, а она, неотвязная, днём и ночью сама в душу лезет.

VIII

Пришла осень.

Тучи, хмурые тучи налегли на землю. Плывут, клубятся, несутся. Холодный резкий ветер гонит их и летает по голым полям и лесам, рвёт с них последние пожелтелые листья. Земля замёрзла. Все лужицы застыли, и тонкий слой льда покрыл края речки, быстрой, каменистой, богатой перекатами.

Стоит Машутка за воротами и ничего этого не видит. Она чувствует только холодный, порывистый ветер, который чуть с ног не валит.

— Пойдём, Машутка, в избу, — говорит Васёна. — Видишь, как сиверко!..

Машутка ничего не ответила. Она стояла, накрывшись тулупчиком, и повёртывала лицо к ветру, стараясь узнать, с которой стороны он дует. Если с полуночной, то быть ясной погоде, если же с полуденной, то завтра будет дождь. Но, очевидно, она это делала от нечего делать.

Она ждала свою дорогую мамоньку, которая отправилась на речку сполоснуть бельё.

Час за часом бежит, а она не ворочается назад.

Несколько раз уже Машутка выходит за ворота. Уже печка давно истопилась, уже хлебы давно осели, а её всё нет как нет.

— Машутка, — говорит Васёна, — что мы всё за ворота, да за ворота… Холодно!..

И не хочется сказать Машутке, отчего у ней сердце сжалось и ноет, отчего она вся, всей бы душой полетела бы туда, на речку.

Постоит, посмотрит Машутка, долго, пристально посмотрит в ту сторону, где за поворотом исчезла мать, как будто и видит что-нибудь своими слепенькими глазами; а Кудлашка жалобно визжит и лает на ветер, посматривая на Машутку. Словно чует сердце собачье, что у ней делается на душе.

— Пойдём, Машутка, в избу, — опять зовёт Васёна, прыгая на холодном ветру и защищая покрасневший нос и слезящиеся глаза рукавом полушубка.

И опять, понурив голову и опираясь на своего вожатого, ворочается Машутка в тёплую избу.

Наконец, она не выдержала.

Укутала, чем могла, Васёну, и пошли, побежали на речку, а Кудлашка, как бешеная, мчится впереди них. Визжит и лает.

Прошли улку, пришли к спуску, и Васёна совсем вступил в роль вожатого. Повернулся он спиной к Машутке, а она обеими руками опёрлась ему о плечи, и он тихонько начал спускаться к речке. Спуск был крутой и грязный. Несколько раз Васёна скользил и готов был оборваться. Наконец, на повороте тропочки выглянули мостки, и видит Васёна, что кучка белья белеет на мостках и только одна доска осталась от них. Другую совсем в воду сшибло.

Видит он, что что-то краснеет подле камня, ровно мамонькин платок, а из воды торчит ровно палка или рука человечья.

Кудлашка присела, вся нахохлилась, насторожила уши, вглядывается, и визжит, и боится, и словно не может итти.

Ближе, ближе подходят детки.

Наконец, разглядел Васёна. Весь задрожал и, не помня себя, с отчаянным криком бросился к мосткам.

Словно ножом резанул этот крик по сердцу Машутки.

Не зная как, очутилась она на мостках. Ползком, хватаясь дрожащими руками за скользкие брёвна и доски, проваливаясь в холодную воду, добралась она до маменькиной головы.

Голова вся лежала в воде. Всю её ощупала Машутка. Только конец красного платка плавал и сносило его бежавшей водой. Одна рука высоко торчала из воды, точно манила к себе деток. Да одна нога в лапте чуть-чуть кончиком лежала на мостках.

Не чувствуя холода, трясясь всем телом, Машутка снова через силу поползла по мосткам назад, хотела бежать в деревню, но тут силы изменили ей. Словно хмурые тучи спустились, заволокли голову, и она без чувств упала на грязную тропинку.

Васёна с диким, пронзительным криком бросился бежать в деревню, а впереди него, визжа и отчаянно лая, летела Кудлашка.

Долго бегал и плакал Васёна.

Наконец услыхали добрые люди его осипший голос и плач. Вышли, расспросили, побежали к мосткам, подняли Машутку и вытащили из воды мёртвое тело бедной Любарихи.

Прошло три дня, и в них Машутка постарела на три года; да и Васёна похудел и стал хмурый.