Без тебя

Голос ее был хриплым, дыхание – учащенным, а ее кожа, к которой я прикасался под одеялом, обдавала меня жаром.

– Дерево растет в дальнем конце сада, – возразил я, скорее машинально.

– Каллум! Времени мало. Ну сходи.

Полусонный, я вышел из спальни, отыскал фонарик и отправился в сад. Было холодно. Скоро наступит зима. С моих губ срывался пар. Я знал этот сад не хуже, чем тыльную сторону собственной ладони, поэтому даже в темноте легко нашел дерево. Задержался я только затем, чтобы выбрать более спелый мандарин. Возвращаясь в предрассветном сумраке в дом, я представлял, как Лайла смакует каждую сладкую дольку плода. То, как она меня разбудила, напомнило мне ту ночь, когда Лайла также беспардонно подняла меня с постели, чтобы пригласить прогуляться по берегу. Все вполне соответствовало ее характеру.

Когда я вернулся, Пета все еще спала, а Лайла как раз садилась на кровати. Я решил, что она ходила в ванную комнату, и рассердился на то, что она отправилась туда одна, без меня. Лампа на столе горела, как и прикроватный светильник. Мандарин Лайла схватила с жадностью. Она ела его долька за долькой, не кашляя, словно смаковала грешное наслаждение, нечто настолько восхитительное, что физическая боль просто не могла испортить ей удовольствие.

– Как хорошо, – прошептала она, проглотив последний кусочек. – Можешь разбудить маму?

– Еще рано, Лайла.

Взяв мою руку, она поднесла ее к своим губам.

– Пришло время, Каллум. Разбуди ее, а меня вынеси на террасу.

* * *

Она уговорила меня вынести ее наружу полюбоваться рассветом. Просьба не была особенно затруднительной, учитывая какой худой и слабой теперь она стала. Еще раньше, пока я был в саду, она выдернула из руки иглу капельницы. Помню, впрочем, что я долго спорил, опасаясь, что холодный воздух может ей повредить.

Но эти красивые голубые глаза смотрели на меня так умоляюще… Если бы Лайла попросила меня, извернувшись, откусить себе яички, не исключено, что я подчинился бы, поэтому непродолжительная прогулка на террасу проблемой не стала. Снаружи все же было довольно прохладно. Я завернул ее маленькое хрупкое тельце в стеганое одеяло. Помню, как мы проходили мимо лэптопа, лежащего на столе. Она наклонилась, из-за чего я едва не потерял равновесие, и захлопнула его крышку. Пока я нес ее по дому, Лайла звала мать. Распахнув застекленную створчатую дверь, я усадил ее в плетеное кресло. Она стала не тяжелее птенца. Темнота уступала место бледному сиянию поднимающегося на горизонте солнца. Лайла все время улыбалась.

– Это идеально, – прошептала она, прижимаясь к напряженным мышцам моего предплечья.

Я не осмелился ее отпустить и придерживал, пока она садилась в кресло. У нее до сих пор была довольно высокая температура, но по сравнению со вчерашним днем больной Лайла почти не казалась. Несмотря на холодный воздух, дышалось ей куда лучше. Состояние ее совсем не соответствовало прогнозам Линн.

– Идеально для чего? – спросил я.

Меня приводило в недоумение несоответствие между ее словами, трепетным, пахнущим мандаринами дыханием на моем лице и просветленным, вполне довольным жизнью выражением ее лица.

Пета решилась выйти из дома на холодную темную террасу.

– Что такое? – спросила она.

Спросонья она говорила настолько невнятно, что речь матери ничем не отличалась от речи дочери.

– Не знаю, – ответил я.

Лайла позволила шуму волн, разбивающихся внизу о берег, заполнить паузу, наступившую после вопроса.

– Я скоро умру, мам, – наконец тихо сказала Лайла.

Услышанное коренным образом изменило мое восприятие происходящего.

– Ты не можешь знать наверняка, – порывисто произнес я.

Я сильнее сжал ее тело в своих объятиях. Она слабо покачала головой, покоящейся у меня на плече.

– Я знаю, Каллум.

Пета протиснулась в узкое пространство с другой стороны от дочери. Я почувствовал, как ее руки скользят, обнимая Лайлу.

– Прощай, мой красавица-доченька, – прошептала она. – Я горжусь тобой. Ты смогла поступить так, как надо.

Воцарилось молчание. Я еще до конца не проснулся. Мной овладели замешательство и душевные терзания… А потом я осознал, что дыхание Лайлы постепенно замедляется… Промежутки между вдохом и выдохом становились все продолжительнее… Прямо в моих объятиях та, которую я всеми силами желал удержать в своей жизни, ускользала из нее. Я обнял ее крепче и уткнулся лицом ей в волосы.

– Пожалуйста, Лайла, – прошептал я.

Я разрыдался у нее на глазах. Это уже не напоминало несколько непрошенных слезинок. Я утратил над собой контроль. Лайла пришла в себя. Первые настоящие лучи осветили горизонт. Она взглянула на меня и улыбнулась.

– Это того стоило, Каллум… стоило задержаться на несколько лет, чтобы тебя встретить…

Голос ее был ужасно слабым. Затем ее веки затрепетали и закрылись. Я встряхнул ее. Пета сильно сжала мне руку. Поверх головы дочери она окинула меня таким взглядом, что я умолк.

Смерть пришла, и я не мог и не должен был с ней бороться.

– Я тебя люблю, – прошептал я.