Без тормозов

Расставили осветительную аппаратуру, проложили рельсовую дорожку, по которой должен кататься взад и вперед оператор. Нарядили раненых, не жалея кетчупа и имитаторов крови. Гримеры бегали словно угорелые туда и сюда, изводя километры марли и бинтов. Из здоровенных кофров с материалом были изъяты и водружены на свои места почти все комплекты «ранений» — и полуоторванные руки, и лохмотья внутренностей, и десятки банальных «ссадин» на липучке. А режиссеру все было мало. Представляя очередного пострадавшего пред светлы очи Зымарина, мастер перевоплощений с тихой ненавистью выслушивал дикую критику типа: «Кровь слишком светлая!» или «Почему мозгов на фоне грязи не видно!», с остервенением сдирал с бедного статиста все, что наматывал почти час, и заново принимался заворачивать его в белые ленты, обильно смачивая их сценической «кровью».

Постановщик трюков лично напихал в консервную банку, прибитую гвоздем к палке, каких-то тряпок, пропитанных соляркой, и кусочков резиновой камеры. Сунул все это в руки одному из подсобных рабочих и поставил его по ветру, чтобы тот во время съемки пускал в кадр густые дымы приближающегося боя.

Актеры, кто уже в готовом образе, кто переодеваясь в десятый раз, вырывали друг у друга зачитанные до дыр странички сценария. А те, кому выпала нелегкая доля в виде реплики в кадре, твердили их, словно магические заклинания.

Сидя под зонтиком в полотняном раскладном кресле с выбитой серебром фамилией на спинке, чтобы никто, упаси боже, не занял его по ошибке (хотя на всей площадке оно существовало в единственном экземпляре), Зымарин апатично наблюдал за процессом подготовки к съемке. Пока не заметил шатающегося без дела «хирурга». Метнувшись к нему, он схватил актера за рукав и подтянул к первому попавшемуся «красноармейцу» из массовки.

— Вот он — раненый. Бился за родину, пока его не подкосила вражеская пуля. Теперь он жаждет твоей помощи. Смотри на него! Так смотри, словно уже идет съемка!

«Военврач второго ранга» молча уставился на статиста.

— Он что, у тебя жену увел? Или дачу сжег? — запричитал режиссер. — За что ты его так ненавидишь? Где сострадание? Где тайна жизни и смерти в твоих глазах? Ведь он еще надеется, что все будет хорошо, а ты уже знаешь, что ему ничем нельзя помочь! Вот так ты должен на него смотреть, понятно?! Давай!

У актера жилы вздулись на лбу от напряжения, так он стал сверлить взглядом бедолагу.

— Ну неужели это так сложно? Он думает, что будет жить, ты знаешь, что это не так, но он должен продолжать верить в то, что ты этого не знаешь!

Студент второго курса Щукинского училища в ужасе сглотнул слюну и захлопал глазами. Режиссер запутал его окончательно.

— Ищи, ищи свой образ! — потребовал от него Зымарин. — Как можно играть, не представляя того, что ты должен сделать? Ты сценарий вообще в глаза видел? Или думал, что мы здесь в игрушки играем? Здесь серьезные люди работают! И настоящие фильмы снимают! Эй, или меняйте его на другого, или научите, наконец, что надо делать! У меня уже не хватает методического мастерства, чтобы донести до его сознания вообще хоть что-то!

После часа подобной суеты прозвучала привычная команда «мотор», щелкнула хлопушка. Тимур Артсман «ушел в процесс», как он это называл, прильнув к окуляру цифровой камеры, четверо техников, едва дыша, покатили тележку вместе с сидящим в ней оператором вдоль площадки. Одновременно с камерой грузовичок с десятком раненых солдат тронулся с места и, попав в кадр, тут же остановился. Из палатки с криком «Раненых привезли!» выскочила Аленушка, облаченная в те же самые сапоги и форму, поверх которой был напялен перепачканный красным хирургический халат. Бросившись к машине, она подставила свое хрупкое плечо замотанному в бинты парню, выползавшему первым.

— Стоп! Стоп, я сказал! — возмущенно заорал режиссер, отшвырнув в сторону книжицу-сценарий. — Ну что это за раненые такие? Ну где вы видели, чтобы вот так кровь стекала? Где гримеры, мать вашу?

Участники съемок, вжав головы в плечи, молча забегали по площадке, исправляя то, что пришлось не по душе Зымарину. А тому не нравилось практически все. Вскочив со своего места, он подбежал к сжавшейся в ожидании разноса Аленушке. Но вместо нее набросился сначала на «солдата», которому та помогала выбраться из машины:

— Какого черта ты скачешь, как лось? Ты же раненый, тебе плохо! Тебе что, ноги переломать по-настоящему, чтобы ты понял, как надо играть?! Бездарь! Тупица! Эй, кто-нибудь, пусть у него не дырка в голове будет, а ноги перебиты. Обе. И крови побольше, кости пусть торчат, чтобы волосы вставали дыбом! Перегримировать и на носилки!.. А ты, медсестра, вопи громче! Так, чтобы в соседней деревне собаки просыпались! Война же кругом, бомбы сыпятся! Кстати, где дым? Это что, разве дым? Тьфу, все самому надо делать! Чуклин! Ежа тебе в одно место, ты можешь покрышку автомобильную подпалить или нет?..