Без труб и барабанов

Женщины на скамейке внимательно ее рассматривали. Она никого не узнавала. Они наблюдали, как Ольга идет к подъезду, молчание было тяжеловесным и напряженным. Три женщины. Ольга затруднилась бы определить, какого они возраста. Младшая, кажется, была ей ровесница, двум другим дала бы немножко за семьдесят. Не смотрели — сканировали от макушки до пяток: как причесана, как одета, что несет с собой. Вспомнился Мирек Вранек. Он тоже умел так вот рассматривать. Не как мужчина женщину, а как враг врага. Cumel²  — вот что делал Мирек Вранек.

Она прошла мимо, сказала всей честной компании «Добрый день», — и только войдя в подъезд поняла, что сказала по-чешски. Звучало примерно одинаково, а все-таки… Ну и пусть. Пусть глазеют. Или она забыла, что на родине так принято? И разве убудет с нее? «Совсем я стала иностранка», — подумала Ольга весело. И потащила чемодан на второй этаж.

Стоило двери подъезда закрыться за ней, как на лавочке включился звук.

— Видели? — спросила одна.

— Брюки белые!— отметила другая.

Многозначительно помолчали.

— Иностранка! — подвела черту третья. И добавила с обидой в голосе: — Не узнала вишь. Гордая. В параллельном классе учились.

— Где им, — согласно закивали соседки.

— А чемодан-то! От дождя, что ли?

Опять повисла пауза, подруги задумались.

— Нет. Это не от дождя. Это в самолете мотают, от воров, — наконец объяснила первая. — Мои, когда прошлым летом в Турцию летали, рассказывали.

— От воро-ов! — понимающе протянула вторая.

— Небось есть, что красть-то, — усмехнулась «параллельная» и поднялась со скамейки. — Ладно, пойду. Котам сварю. — И не удержавшись, выдавила сквозь зубы: — Француженка!

— Почему француженка? Татьяна-то говорила, из соцлагеря откуда-то… дай Бог памяти… точно не из Франции.

— А, какая разница! — «параллельная» отмахнулась. — Ну их всех к лешему.

И зашаркала в сторону двенадцатиэтажки. Зашаркала не потому, что была стара, а просто тапки были слишком разношенные.

Ольга остановилась перед дверью. Дерево, раньше выкрашенное коричневой краской, теперь было укутано дерматином. Дерматин тоже успел сноситься от времени, из прорех торчала серая пакля. А вот звонок был прежний. Ольга набрала в легкие побольше воздуху и нажала на кнопку. Та провалилась, но ни звука не было за дверью. Что делать? Стучать? В детстве, когда они с Таней до звонка еще не дотягивались, влетали в подъезд вперед бабушки и неслись по лестнице наверх, кто первый, а добежав, колотили в дверь кулачками и сандаликами, чтобы мама поскорей открывала, — и Таня, конечно, всегда выигрывала, потому что была старше и сильнее. В окно ворвался шмель — и тишина наполнилась его паническим гудением. Было слышно, как он ищет выход, тычется в стекло… Ольга сделала несколько шагов вверх, чтобы разглядеть — но ничего не увидела. Зато, оглянувшись, наконец-то заметила новый звонок по другую сторону двери. Нажала, и в глубине квартиры послышалось добродушное «дин-дон». Сердце оступилось, горло свело от волнения. Ольга прислушалась. В квартире было по-прежнему тихо, только шмель все отчаянней колотился о стекло.

Услышав звонок, Татьяна Александровна хотела вскочить, бежать — но накатил страх, парализовал. Она подняла непомерно тяжелые руки, уперла в колени, вдруг показавшиеся огромными, мягкими, как желе, сделала усилие — но, едва приподнявшись, плюхнулась обратно.

— Наташа! — Хотела крикнуть, а голос не шел, вместо крика получился сдавленный шепот. — Наташа! — Сердце сбилось с ритма, замерцало; плита, кастрюлька и сковородка на плите качнулись вверх и вправо, увлекая за собой тахту и пол под ногами, и раз — выровнялись. Но страх остался — точно пол теперь был не пол, а корабельная палуба, под которой штормовое море… — Наташа! Наташа! — но Наташка не слышала ни звонка, ни этого шепота, спала без задних ног — часов с пяти, когда ее наконец-то сморило. Спала и Женька — ту пулеметом не разбудишь до полудня. Да что ж такое, Господи!

Ольга стояла перед дверью. Она начала сомневаться — тот ли дом, тот ли подъезд? В детстве тут была целая улица одинаковых двухэтажек, их стояла пятая в ряду. Теперь осталось всего четыре. Столько лет прошло. Могла и обсчитаться. Вот и ели под окном нет, а пенек-то, может, не от нее… Однако решила позвонить еще раз. Прислушалась, задержав палец на кнопке подольше. Звонок распевал свое «дин-дон». И когда, уже окончательно уверившись, что ошиблась, собралась уходить, внутри тихонько хлопнула дверь, другая, застучали быстрые шаги по коридору и щелкнул замок.

За дверью обнаружилась встрепанная девочка в пижамных бриджах и растянутой майке.

— Вы, наверное, тетя Оля? — зевок застал ее врасплох, и вышло «Тетеля», в одно слово. — Да вы заходите! — она посторонилась, пропуская гостью.

Чемодан забуксовал на высоком порожке. Распахнулась дверь бывшей родительской комнаты, и оттуда вырвалась грузная женщина в развевающемся китайском халатике.

— Нет, вы представляете?! Проспали! — крикнула она и заключила Ольгу в душные объятья, обдав сладковатым парфюмом и табаком. — Ну, Женя, помоги же тете Оле!