Без труб и барабанов

И чемодан наконец-то перевалил через порог, а входная дверь закрылась. Сделалось сумрачно.

— Добрый день, — пробормотала Ольга.

Щелкнул выключатель, заливая коридор желтым неестественным светом. Ольга успела мельком отметить, что зеркало и тумбочка находятся на старых местах.

— Давайте знакомиться! Я Наташа! — сообщила женщина, растягивая улыбку шире плеч. Но никакая улыбка не могла скрыть ее настороженного, изучающего взгляда.

— Женя! — И из шкафа явились раскисшие тапки в меховой оторочке.

— Нет-нет! — отступила Ольга. — У меня свои.

— Женя! — И тапочки убрались обратно.

Но куда же запропастилась Таня? Ольга стояла посреди коридора, растерянно озираясь, и не находила лазейки, чтобы задать этот простой вопрос. А женщина все тараторила, как из брандспойта поливала: «Как долетели? Как дорога? Как погода? Как самочувствие?» Она не ждала ответов, она бы их не услышала — а заполняя вопросами пустоту, тянула время, пока неловкость встречи как-нибудь рассосется.

Татьяна Александровна слышала все, но никак не могла собраться с силами и встать. Ну да, переволновалась, давление резко подскочило, да поверх бессонной ночи… Вот и сиди, смотри на дверь. Хотя нетрудно догадаться, что сейчас происходит по ту сторону. Так и виделось, как нелепо суетится Наташка вокруг иностранки, как Женька, стоя где-нибудь в уголке со скучающим видом, зевает во весь рот или в телефон тычется, как Ольга рассматривает Женьку с Наташкой, оценивает — и цена-то наверняка никудышняя, потому что они ведь бедные, очень бедные, там, откуда Ольга приехала, все иначе… и тут вдруг нахлынул стыд за неудавшуюся жизнь — ничего-то не нажила Татьяна Александровна, чтобы предъявить иностранной сестрице в качестве доказательства, что все не напрасно: принципы, самоотречение, честность… И тут внутри поднялась вдруг такая злость на эту проклятущую жизнь, ужасно нелепо устроенную, обыгравшую ее, Таню, вчистую, что разогнулись неверные ноги, выпрямилась спина — и она поднялась.

Тахта ухнула, расправив пружины. Шаг, другой — обхватить решительно ручку, дернуть на себя, впустить в кухню голоса, и вот уже Татьяна Александровна стоит в проеме, рассматривая мизансцену коридора, а там все застыли и смотрят в ее сторону — немая сцена.

Сестры смотрели друг на друга — и не узнавали. И испытывали не радость, не боль и не другое какое-нибудь книжное чувство, а взаимное удивление. Ольга удивлена была, как плохо выглядит Таня, намного старше своих лет, — как могла эта яркая красавица настолько состариться и обрюзгнуть? Татьяна же Александровна зеркально удивлялась тому, как молода и свежа Оля, худа и подтянута… брючки еще эти светлые, футболочка, на шее — нелепая детская сумка с цветком… «Все-таки болезнь», — решила Ольга и, сделав над собой усилие, улыбнулась. «Молодится!» — подумала Татьяна Александровна и сделала ответное усилие — уголки губ медленно поползли вверх. А Наташка застыла, где стояла, переводя взгляд с одной на другую, и не понимала. Как же так — мама говорила, что сестра младше на три года, а тут все десять! Или она опять по рассеянности что-то недослышала?

Только Женьке происходящее было без разницы. Она тихонечко проскользнула в комнату, забралась в постель, с головой укрылась одеялом. Никто в коридоре ее исчезновения не заметил.

Пауза затягивалась.

— Да вы проходите! — Наташка сделала широкий приглашающий жест в неопределенном направлении.

— Танечка, здравствуй! — Ольга отмерла первой. Она хотела обнять, поцеловать — что там положено делать, когда родственники давно не виделись? Но отчего-то осталась на месте и только смотрела на Таню — как будто ждала особого приглашения, позволения с ее стороны. Вид у нее был настолько потерянный и виноватый, что и Татьяне Александровне захотелось обнять младшую сестру… она так мало изменилась… ее вдруг так сделалось жалко. Но и она осталась на месте.

— Мам… теть Оль? — Наташка переводила взгляд с одной на другую. — Ну что вы в коридоре-то?!

— Да, правда… — Ольга совсем стушевалась и засуетилась не хуже Наташки. — Сейчас-сейчас… у меня тут подарочки для всех, маленькие…

Она стала неловко тянуть упаковочную пленку, пытаясь надорвать, но та не поддавалась. Проклятую пленку навязал Мартин, начитавшись всяких ужасов про воровство на российских рейсах. И она, всегда смеявшаяся над этой привычкой пеленать чемоданы, послушалась.

— Вам, может быть, ножницы? или ножик? — спохватилась Наташка и, с трудом миновав застывшую в проеме мать, ретировалась в кухню. Там что-то задвигалось и загремело.

— Ничего-ничего! — пробормотала Ольга. — Не беспокойтесь…

Она уже сидела на корточках около злополучного чемодана и краем сознания отмечала, как опять стреляет колено, тянула пленку, а когда подняла глаза на Таню, наткнулась на строгий, немного удивленный взгляд:

— Ты что же, вот так вот по городу шла, да? С полиэтиленом-то этим?

— Да.

— Тоже, европейцы! — покривилась Татьяна Александровна. — Что ж ты его замотала так? — И не дожидаясь ответа, закричала в кухню: — Наталья, что ты там вошкаешься? Ножницы неси! В среднем ящике!

Глава 15