Говоря это, Евгений Ильич внимательно оглядел меня, кивнул своим мыслям, огляделся по сторонам, явно не понимая, куда можно положить шляпу, и только потом поздоровался.
— Здравствуйте, Алексей Юрьевич, — улыбнулся он, — и поверьте, это как никогда искреннее пожелание, а не требование этикета!
— Верю, — улыбаюсь ему в ответ насколько возможно искренне, — вам — верю!
Отношения с Тартариновым у нас ровные, почти приятельские. Хотя он и повёл себя после начала нашего знакомства несколько некрасиво, но за рамки правил приличия его поведение не выбивалось, да и толковать ту давнишнюю ситуацию можно по-разному.
Не сразу, но постепенно мы возобновили былое знакомство, и хотя вряд ли когда-нибудь станем настоящими приятелями, но некоторую пользу друг в друге находим. Это вообще нормально, жизнь редко бывает чёрно-белой, в основном полутона, притом с поправкой на возможные особенности зрения и восприятия у людей.
… а Нина тем временем рассказывала, как она переживала обо мне, да что подумали девочки в гимназии, как отреагировала классная дама, и как мил, предупредителен и решителен оказался Евгений Ильич.
Я несколько упустил момент, каким образом в этой истории оказался Тартаринов, но посчитал это несущественной деталью. Всё равно Нина об этом расскажет, притом хочу я этого, или нет!
А сейчас, когда я ещё не отошёл толком от морфина, воспринимать окружающую действительность по-настоящему по́лно мне пока сложно, и слова сестры, если она начинает частить и перескакивать с темы на тему, как это заведено у многих женщин, кажутся мне белым шумом.
— … сильно болит? Сильно? Ну, скажи мне правду, я должна знать! Я не сразу понимаю, что Нина перескочила с рассказа о своей классной даме и девочек, реакцию которых на моё ранение она старается описать наиболее подробным образом…
«— Как ты не понимаешь? Это важно!»
… на собственно моё самочувствие.
— Болит? — повторяю я, собираясь с мыслями, — Да нет, не слишком…
— Да вы не волнуйтесь, барышня! — не выдержав, влезает в разговор хлыщеватый молодец с соседней койки, по виду приказчик из хорошего магазина из тех, что нахватаются хороших манер, но мешают их порой весьма причудливо и своеобразно. Повернувшись на бок и поглаживая тонкие усишки, приказчик весьма живо и зоологически подробно описывает, как его сбила лошадь, как это больно и какой он молодец, потому что мужественно терпел боль и всё время оставался в сознании.
Он токует самозабвенно и очевидным образом привирает, но Нина слушает его с широко открытыми глазами, воспринимая всё за чистую монету.
— Помолчи ты! — к хлыщеватому молодцу решительно повернулся немолодой рабочий с соседней койки, с въевшимися в мозолистые руки машинным маслом и умными глазами представителя рабочей интеллигенции, — Хватит балаболить! Барышня к брату пришла раненому, а ты тут перья распустил, петух!
— Да ничего я… — обиделся было приказчик.
— Помолчи! — прервал его работяга решительно и уверенно, даром что сам старше лет на двадцать, и ниже чуть не на голову, — А то я расскажу, как ты тут мужественно мамку звал!
— Простите, барышня! — повинился за хлыща работяга, — Не великого ума человек. Не понимает, что вы не его байки слушать пришли, а брата навестить.
Мы успели немного поговорить…
«— Как ты? Скажи правду! Я должна знать!»
… а потом начался обход, и посетителей выпроводили прочь, выговорив пузатенькому санитару. Впрочем, тот хоть и состряпал на лице подобающее выражение, но как-то привычно и я бы даже сказал — с некоторым раздражением. Он не пытался даже вздыхать и делать тот преувеличенно покаянный вид, который никого и никогда не обманывает, но как бы положен перед лицом начальствующим, и особенно в чести у прислуги и прислуживающих разного рода.
Так бывает, когда врач молод или чересчур интеллигентен, а служитель, прижившись и обзаведшись связями, почитает себя за старожила, некоторым образом имеющего больше прав! Случай не первый и не последний, и хотя я не знаю, как там заведено у медиков, но слышать про кухарку или экономку, «строящую» Его Степенство прямо-таки тиранским образом, приходилось не раз.
— Господа, ну право слово… — с укоризной сказал врач, покачивая головой и мягко выговаривая куда-то в пространство, что так, дескать, нехорошо и неправильно. Стало почему-то неловко за него, и пожалуй, возникли некоторые сомнения в квалификации медика. Самоуверенность для врача последнее дело, но и соплежуйство такого рода не есть хорошо.
— Так-с, на рентген… — начал он несколько нерешительно и тут замялся, повернувшись к давешнему санитару.
— Степан, рентген, я надеюсь, свободен? — поинтересовался он тоном человека, желающего всеми силами избегать конфликтов любого рода.
— Точно так, Илья Валерьянович! — браво шевельнул усами пузатик, вытягиваясь во фрунт и практически моментально реабилитируя себя в глазах начальствующих, — Свободен! Только что студенты там какие-то икспирименты затевают, но их недолго и согнать!