Без Царя…

— Всё к тому шло, — шагая под тусклым светом фонарей и оскальзываясь иногда на покрывающейся ледком сырой брусчатке, попытался я утешить себя нехитрыми рассуждениями, но вышло плохо. Да собственно, никак!

С Ниной у нас всегда были натянутые отношения, и только Люба как-то сглаживала углы. Младшая сестра прямолинейна, бескомпромиссна и не желает признавать ошибок и неправоты, даже если это идёт ей во вред.

Отъезд Любы наложился, по-видимому, на пик подросткового протеста у Нины, и вышло так, как вышло! Доказывать, что договор с булочной Филиппова пошёл во благо Университету, бессмысленно. Сейчас сестра не слышит никого, кроме себя и неких моральных авторитетов, совершенно мне неизвестных.

Кто уж там… Бог весть! У отца нынче никакого авторитета, да и был ли он? Люба уехала, а я… Да собственно, для Нины я никогда и не был значимой фигурой, а после окончания гимназии экстернатом я получил кое-какие права, а заодно и возможность вести дела с той же Сухаревкой с несколько большим размахом, чем и не преминул заняться.

Сюда же наложилась подготовка к свадьбе, соревнования и милейший Лев Ильич со всеми последующими событиями. Потом учёба в Университете, злосчастное ранение, суды, судорожные попытки учиться и вести бизнес, несмотря ни на что, Студенческий Совет и…

… сестру я упустил, это надо признать. Время, когда нужно было быть рядом и занять (ну хотя бы попытаться!) место Любы возле неё, я упустил. Не по своей вине… но какая теперь разница!

Внутри колыхнулось что-то тёмное, недоброе, и впервые за долгое время моя синтетическая личность сделала попытку разделиться, что было весьма… странно. Я-старший вынес предложение сбагрить Нину в Севастополь, пока она не пошла окончательно вразнос. Я-младший вскинулся на дыбки и напомнил самому себе, что впереди Февраль, и чёрт его знает, что будет в это время твориться в Севастополе!

Память осторожно подсказала мне, что никаких ужасов (в отличие от Кронштадта и Гельсингфорса) в Севастополе не было, но… Не было ли их «вообще» или не было «по сравнению», я сказать не могу.

— А с другой стороны, — вслух сказал я, пиная попавшийся под ноги камушек, разлетевшийся на куски и оказавшийся мёрзлым конским навозом, — в Москве она и вовсе чёрт знает во что ввязаться может! Не то левая эсерка, не то чёрт знает что, но точно — с прибабахом!

Народу на улицах, по случаю комендантского часа, попадается всего ничего, хотя время сейчас не такое уж и позднее. Раньше… я усмехнулся своим мыслям о былых временах, присущих скорее старику, и на всякий случай проверил удостоверение, дающее мне право в том числе и на игнорирование комендантского часа.

Настроение ни к чёрту! Настолько ни к чёрту, что когда путь преградили некие неявные, но очевидно криминальные фигуры, а сзади послышались торопливые шаги и запалённое табачное дыханье, я ничуть не расстроился…

Резко уйдя в сторону, я развернулся полубоком и увидел, как подбегающий тощий, долговязый парень в телогрейке и натянутой на уши фуражке, сделал зачем-то длинный замах дубинкой, и я машинально увернулся с траектории, хотя до него было метра два.

— Да успокойся, парень! Хе-хе… — насквозь фальшивым голосом сказал мне стоящий спереди коренастый, скуластый крепыш с лицом грубой, почти неандертальской лепки, — Это ён с перепугу! Ты так дёрнулся, что Прошка тибе за мазурика принял!

Крепыш быстро говорил какую-то ерунду, растягивая губы в резиной улыбке, но глаза его, различимые в свете фонарей и тускло мерцающих окон, оставались немигающими глазами рептилии перед атакой. Рука его тем временем нащупывала в кармане шинели какой-то угловатый предмет, и ждать я больше не стал.

Рывком ухожу вправо, в противоход руке с револьвером в кармане шинели, и хлопаю себя по карману, где всегда был…

— Чёрт! — досада отразилась на моём лице, и угловатый уже откровенно усмехнулся, поняв всё как есть и пожестчев лицом. Второй спереди — рослый, но рыхлый детина с сырым лицом скопца, оскалился осколками зубов многообещающе.

… но я уже рвал из кармана нож, и сделав короткий подшаг, всадил его скопцу в печень ударом снизу. Не тратя времени, толкаю заваливающееся тело на угловатого в шинели, и тот машинально принял его плечом.

… удар ножом поверх уже мёртвого скопца в шею фронтовику, и…

Он уже мёртв, только не осознаёт этого!

… ухожу в сторону от удара дубиной. «Гасила» в телогрейке с выпученными, дикими глазами ни черта не понимает и действует согласно заложенным алгоритмам. Я тоже…

Джеб левой прямо в подбородок, покрытый прыщами вперемешку с юношеским пухом, и удар ножом в печень. Раз, другой… мёртв.

— Чёрт… — с досадой вытираю лезвие ножа трясущимися руками о телогрейку прыщавого, — Вышел второпях, называется! Чтоб я ещё когда-нибудь…

Перекладываю оружие правильно… Ну то есть совсем правильно не вышло, потому что из дома я вышел, вполне грамотно распихав оружие, вот только потом поверх оружия, не в состоянии думать, напихал всякую всячину, от чего карманы у меня топорщатся, и то-то грабители пошли на риск…