Без Царя…

— Собственно, на этом всё. Я неплохой боксёр, и просто бил не рукой, а ножом. Фронтовики…

Нахожу взглядом Валиева.

— … подтвердят, что в окопах, и вообще в стычках накоротке, ножи и тесаки удобнее винтовок.

— Верно, — сурово кивает тот, купаясь во всеобщем внимании, — с винтовкой не везде развернешься, а решают порой доли секунды.

— Ну и вот… — развожу руками, — доли секунды у меня и были. Если бы я начал искать пистолет, вместо подвернувшегося под руку ножа, то скорее всего, не стоял бы сейчас перед вами. И…

Медлю, собираясь с мыслями.

— … прошу вас не задавать мне больше вопросов о том, как я себя чувствую, и как входит нож в человеческое тело.

Вижу, некоторые всё ж таки смутились… глаза отводят.

— Хреново себя чувствую, — продолжаю в порыве безжалостной откровенности, — Просто физиономия у меня такая, что переживания на ней не видны. А я, граждане, всё ж таки не бывалый фронтовик, а обыватель! Да, несколько более подготовленный по сравнению с большинством, но всё ж таки я не ходил в штыковые, не был под обстрелом, и не был даже на охоте…

Слова внезапно закончились, и постояв ещё немного, я неловко пожал плечами и сказал:

— Спасибо за понимание…

Глава 14 Вот стою, держу весло…

— … сразу, — в очередной раз напоминаю я, — сразу телеграфируйте! С вокзала!

— … вот, пирожки, Нина Юрьевна, — суетится Глафира, у которой глаза на мокром месте, а руки трясутся, — с рыбкой, те самые…

Она раскладывает свёртки, распихивает багаж и всячески помогает устраиваться в купе Нине и отцу, но как по мне, скорее наводит суету. Впрочем, пусть её…

— Непременно! — горячо обещает молодой мичман, косясь на Нину и непроизвольно выпячивая грудь, украшенную «Станиславом», — Я на станциях телеграфировать буду, вы не волнуйтесь так, Алексей Юрьевич!

Киваю невпопад и пытаюсь унять мысли, кружащиеся как в центрифуге. Что я забыл? А я непременно что-то забыл! А, вот… пошарив по карманам, достаю дерринджер и передаю сестре.

— Возьми, — я настойчив, — и непременно… ты слышишь? Непременно носи с собой! Да-да… непременно!

В купе жарко, а с мороза тем более. На лбу уже не испарина, а бисеринки пота, и вот уже потекла первая струйка, норовя попасть в глаза. Промокаю платком…

… что я забыл?

— Да, Лев Александрович, вы уж там поосторожней… — голос мой, вопреки желанию, приобретает заискивающие нотки, — Времена нынче нехорошие… плохие времена!

— Непременно! — на лице моряка лёгка улыбка человека военного, смотревшего Смерти в глаза и отмеченного знаком военного ордена, — Не волнуйтесь вы так, Алексей Юрьевич!

Он многозначительно хлопает себя по висящему на боку кортику, стараясь придать себе вид необыкновенно бравый и лихой, снова косясь на Нину. Выдыхаю… интерес такого рода с одной стороны обнадёживает, а с другой…

… все эти брачные танцы, будь они неладны! Не сомневаюсь, что в обычной ситуации я не мог бы пожелать лучшего защитника для сестры, но в тот-то и дело, что ситуация не обычная!

— … вот так, Юрий Сергеевич, — помогает устраиваться отцу Глафира, — и плед на колени…

Стискиваю зубы и отворачиваюсь на мгновение. Мы… я тогда перестарался с обезболивающими, и процесс деградации личности, и без того уже вполне заметный, разом скакнул на новый уровень.

Утешаю себя тем, что наверное, через год-два дражайший родитель скатился бы до нынешнего состояния естественным, так сказать, путём… но как-то не утешается. Не выходит.

А если бы нет!? Если бы не скатился? Или скажем, спускался по лестнице деградации очень медленно и постепенно, как это обычно и бывает у стариков.

С другой стороны — карты… Он и только он втравил меня в ситуацию, когда пришлось принимать жёсткое решение. Сколько всего можно было бы избежать…

«— Это ситуация, в которой не может быть правильного решения!» — подсказывает подсознание, но… Совесть, сука! Не могу смотреть, но и не смотреть не могу…

— … вот марципанчики домашние, — суетится Глафира с глазами на мокром месте. Для неё эти проводы — крах всего Мира! Ни черта непонятно, как там дальше, но уже ясно — так, как прежде, не будет никогда! Губы дрожат и видно — хочет выть в голос, как о покойнике, как о проводе мужа в армию, как о смерти единственной коровы и порухе хозяйства, после которого по миру или в петлю!

Снова даю наставления, передаю приветы Любе и её супругу. Дурацкая, дурацкая ситуация… Тот случай, когда отчаянно желается, чтобы всё наконец закончилось, и одновременно не хочется, чтобы сестра уезжала в Севастополь. Хотя сам же, сам…Промокаю пот, и улыбаясь неловко, заискивающим тоном, от которого самому противно, снова прошу мичмана присмотреть. Орденоносного Льва Александровича раздувает от гордыни и он старается играть мышцами груди и всячески поворачиваться так, чтобы лишний раз показать орден Нине, с безучастным видом сидящей на обитом плюшем диване напротив отца.

Дражайший родитель, напротив, оживлён, важен и чувствует себя вполне недурно, предвкушая путешествие и ничуточки не расстраиваясь переменам.