Без царя в голове

Я испугалась, что Тимошин сейчас исчезнет и начнет шантажировать того, чье имя я назову, тем, что грохнет меня, если ему не доставят пленку. Это совсем не входило в мои планы, и я, изобразив на лице испуг, искренне спросила:

— Что вы хотите с ним сделать?

— Да ничего, передаст мне пленку там, где укажу, и будет свободен.

— Он не отдаст, — сразу же среагировала я. — Тем более если вы скажете, что я у вас и мне что-то грозит.

— Это почему еще? — удивился Тимошин. — Так тебя ненавидит, что ли?

— Он работает в милиции, — тихо сказала я, чувствуя, что сейчас вынуждена буду испытать на себе всю силу гнева жестокого преступника.

И гнев не заставил себя долго ждать: Тимошин рывком поднял меня на ноги и со всего маху врезал мне в челюсть, а затем еще и пнул в живот.

— Стерва, сволочь! — орал он. — Не могла кому другому отдать? Менту пленку доверила, дура. Ну и что теперь прикажешь с тобой делать: убить и не мучиться?

— Я могу все уладить, если… если вы пообещаете меня отпустить, — из последних сил произнесла я.

Тимошин моментально успокоился и, склонившись надо мной, спросил:

— И как же?

Я попыталась открыть рот, но низ подбородка окаменел, губы пересохли, и вместо слов у меня вырвался тихий стон.

Тимошин выругался и тут же вышел. Вернулся он через пять минут и принес кружку воды. Часть ее он плеснул мне в лицо, а вторую — залил в рот. Я потихоньку начала приходить в себя. Отставив пустую кружку в сторону, Тимошин уставился на меня и спросил:

— А теперь говори, как ее получить. Может, и отпущу.

Я внимательно посмотрела на его покрытое от злости потом лицо и заговорила:

— Я могу позвонить другу сама и попросить отдать пленку тому человеку, который за ней придет и привезет от меня записку. Он отдаст, точно. Вы просто возьмете пленку, и все, вас он не знает.

— Если мент, то, может, и знает, — не доверяя мне, вставил рецидивист. — Хочешь меня таким образом сдать, да? Лады, я тебе дам телефон, но только за пленкой сам не поеду, поедет мой друг.

На пару минут Тимошин задумался, потом вышел в коридор и позвал того лысого мужичка, что открывал нам дверь. Несколько минут они о чем-то бурно совещались за дверью.

Из долетавших до меня обрывков фраз я смогла понять, что приятели решали, кто поедет к менту. Причем работник морга явно упорствовал, отказываясь впутываться. Мол, помог, чем мог, а дальше не его заботы. Тимошин упирал на то, что боится оставить меня одну. Мол, баба умная, кто знает, на что способна.

Не знаю уж, до чего они в конце концов договорились, но Тимошин вернулся явно расстроенный и сказал:

— Пиши свою писульку, а там уж я на месте разберусь, кого с ней к твоему другану посылать, — и сунул мне прямо под нос лист и шариковую ручку. Я хмыкнула и сказала:

— Меня ногами писать не учили.

Тимошин громко ругнулся, наклонился ко мне и расстегнул один из наручников у меня за спиной. Но второй не отпустил, а мертвой хваткой вцепился в него.

«Вот так номер, он меня боится даже в таком состоянии!» — отметила удивленно я.

Это открытие меня немного порадовало, и я, собравшись с мыслями, накорябала Кире записку, зашифровав в ней сообщение о том, что непременно нужно задержать Тимошина. Я была уверена, что Кирьянов все поймет правильно.

Закончив с посланием, я передала его Тимошину. Тот взял, пробежал текст глазами и, не обнаружив ничего подозрительного, принялся вновь сцеплять мне руки. Затем поставил меня на ноги и поволок из каморки.

Сначала мы оказались в коридоре, затем в какой-то комнате, полной белых халатов и марлевых повязок. Я практически не шла — повисла на руках Тимошина, предоставив ему нести меня, куда ему нужно. Наконец мы попали в угловую маленькую комнатку с диваном и телефоном на столе — скорее всего уголок отдыха, так как ничего касающегося работы тут не было.

Тимошин бросил меня на диван, подошел к телефону и, подняв трубку, спросил:

— Какой номер?

Я продиктовала номер Кири, моля бога только о том, чтобы он сейчас был дома. Тимошин не дурак, понимал, что шутит с огнем, но другого выхода ему не оставалось — пленка была ему жутко как нужна. Поэтому он завертел диском, затем послушал гудки и приложил трубку к моей голове, успев при этом шепнуть:

— Скажешь что-нибудь лишнее — ты труп.

Это я знала и без того, а потому, услышав в трубке полусонное «алле», сразу перешла к делу:

— Киря, привет, это Татьяна. Прости, что разбудила в такое время.

Из трубки донеслось:

— Да я еще не спал, телик с семьей гоняем. А почему у тебя голос какой-то странный?

Я поняла: Киря заволновался, что сейчас было даже кстати. Значит, сможет догадаться, что что-то неладно, и сумеет расшифровать мое послание.

— Да это не голос, — продолжила я, — а телефон такой.

Тимошин весь превратился в слух и не пропускал ни единого сказанного мной слова.