Решение страшило ее – она боялась лишиться того, кто так о ней заботился, боялась чувства одиночества, необходимости снова ходить на свидания, боялась быть одной в тридцать четыре года и всего, что это означает. Но даже снедаемая этими страхами, она знала, что назад хода нет. Единственный смысл пребывания в этом эмоциональном лимбе заключался в том, чтобы подтвердить правильность своего решения. Как бы ужасно ни было то, что она делала, сознавать и не делать то, что следует сделать, было еще ужаснее.
– И давно ты чувствуешь себя несчастной? – спросил Джон, когда они пришли в себя.
Харриет стыдилась признаться в том, когда прозвенел первый тревожный звоночек.
– Трудно сказать. Пожалуй, несколько месяцев.
– Несколько месяцев?! Почему ты не сказала раньше? О том, что у тебя сомнения?
– Сначала мне нужно было понять, что они не на пустом месте.
– А не сделай я вчера предложение, когда бы ты поделилась ими со мной?
Она отвела глаза.
– Не знаю.
– Ты знала, что собираешься поставить точку,
– Я не знала, что и когда сказать. Когда лучше всего разбивать чужое сердце?
Он потрясенно мотнул головой и дал ответ, который отражал самую суть Джона-управленца, и, как она со страхом понимала, был бесконечно мудрым:
– Как можно скорее.
Глава 7
За что платишь, то и получаешь, и в отеле, за который платил Джонатан, внезапный отъезд только что (не)обручившейся пары был воспринят сдержанно, без явного интереса – Харриет не сомневалась, что персонал узнал их, учитывая объем приготовлений, сделанных Джоном.
Возможно, отъезд объяснялся внезапным романтическим порывом, скажем, бегством в Гретна-Грин, но это плохо вязалось с нервозностью пары при выписке – они скорее напоминали грабителей банка, ожидавших, пока кассир выгребет наличность из кассы.
Харриет и Джон шли с чемоданами мимо обеденного зала, и тут Джон сказал:
– Раз уж все включено, мы могли бы заскочить на секунду…
– Ты серьезно предлагаешь позавтракать? – прошипела Харриет. – Уже семь!
Все время, пока он находился в душе, ей казалось, что он издевается. Его обещание выехать «очень рано», представленное графически в виде диаграммы Венна, сейчас в значительной степени накладывалось на круг, обозначавший «час, когда шестьдесят с лишним процентов населения продирают глаза, пьют кофе без кофеина и читают «Телеграф».
При мысли о том, что в любой момент из-за угла появится Джаклин, окутанная запахами груши, фрезии и облаком злорадства, Харриет становилось тошно.
– Я должен
Харриет подавила ярость.
– Как хочешь.
Под «мигренью» понималась «несильная головная боль», которая являлась неизменным ответом на любой раздражавший его внешний фактор. То, как он носился со своим здоровьем, всегда вызывало у нее легкое содрогание. Однажды в «Вулзли» он объяснял официанту:
– Спасибо, апельсинового фреша не нужно, а то у меня через час разыграется гастрит. Срабатывает разом, как римская свеча. Должно быть, из-за кислотности.
Харриет не хотела идти к шведскому столу вместе с Джоном, но стоять одной, рискуя нарваться на сородичей, ей тоже не улыбалось, поэтому она двинулась следом.
В дверях обеденного зала их ждал сюрприз: за столом в полном одиночестве сидел Барти и с сосредоточенным видом поглощал полный английский завтрак. На тарелке лежала гора еды, в том числе три толстенных колбаски, тосты и фруктовый салат.
– Ты как здесь? – выпалил Джон, и Харриет впервые за время знакомства с отпрыском была вынуждена признать, что его ответное «А
Даже находясь в малоприятном состоянии шока, она на долю секунды восхитилась дерзостью Барти. Обвинения по трем пунктам статьи «Сговор с целью мошенничества» с формулировкой «Выдавал себя за шейха Аравии» ему точно не избежать в будущем.
В суматохе минувшего вечера и в агонии наступившего утра ни Джон, ни Харриет не учли вероятности столкновения с сородичами и расспросов о том, куда и зачем направляются.
– Я проснулся и понял, что хочу есть, – лениво пояснил мальчик, поглядывая на булочки с шоколадом на шведском столе.
Последовала короткая напряженная пауза.
– Так и мы проголодались и побежали на завтрак!