Без ветра листья не шелестят

С тех пор друзья встречались редко.

IV

— Идем к нам, — предложила Сахро Азаде, когда они вышли из совхозного сада. — Жарко что-то, чайку попьем, от нас и до фермы ближе.

Сахро права. От них до фермы рукой подать, минут пять ходьбы. Коттедж, в котором она живет, самый крайний из домов, построенных совхозом специально для учителей, на берегу дарьи. Муж Сахро преподает историю в школе, он и Азаду в прошлом году, вернее последние пять лет, учил. Зовут его Улаш-ака, а ученики просто — «муаллим»[16]. Азада несколько раз бывала в доме заведующей фермой, знает, что там в это время прохладно. Двор весь усажен деревьями, а с дарьи всегда веет свежестью.

— Хорошо, зайдем, — согласилась Азада.

— Может, у тебя дела? — спросила Сахро. Ей показалось, что девушка не очень охотно произнесла это «хорошо».

Дела у Азады, конечно, были. Сообщили, что вот-вот должна мать с джайляу вернуться, надо было навести в доме порядок — помыть, почистить, подмести. Но и от приглашения заведующей отказываться не хочется — с ней всегда интересно. Пусть уж дела остаются на вечер.

— Какие там дела, Сахро-апа[17], — ответила она бодро.

— Ну раз так, идем, сестренка. Как-то не по себе мне сегодня.

Сахро часто пытается понять причины своей привязанности к Азаде. Казалось бы, что общего между нею, замужней женщиной, матерью, к тому же красавицей, и вчерашней школьницей? Только ли работа? Нет. Она руководитель, а Азада — доярка, одна из двадцати с лишним женщин, среди которых Сахро наверняка могла бы найти подругу более подходящую. Но нет же, душа лежит к этой скромной и простой девушке. Она не может точно сказать, какая черта Азады ее привлекает больше всего, но знает одно — когда рядом эта девушка, легче на душе, словно она родной ей человек.

Они вошли во двор и будто попали в другую страну — прохладную, зеленую.

— А хозяин-то дома, — не слишком любезно произнесла Сахро, — ну ничего, мигом спровадим в чайхану, пусть там развлекается, а с женщинами ему нечего делать!

— Зачем, апа, — возразила Азада, — пусть муаллим останется, с ним так интересно!

Улаш-ака учил Азаду истории с пятого по десятый класс, она знала его как доброго, умного человека. Детям казалось, что нет и не может быть такого, чего бы не знал Улаш-ака.

Первая жена Улаша-ака, тоже учительница, умерла от сердечного приступа лет пять назад. Дети их давно выросли и после окончания вузов разъехались кто куда. Ни один не остался в «Чинаре». И потому после смерти жены учитель вдруг остался совсем один. Согнуло горе муаллима — взгляд его стал каким-то тусклым, не было в нем прежней страсти, с которой отдавался он любимому предмету. Ученики, и Азада тоже, помогали Улашу-ака по дому, а иногда приходили просто так, поболтать, отвлечь его от тягостных мыслей. Но время шло, горе понемногу стиралось, и муаллим вновь обретал себя, становился прежним — страстным и увлеченным педагогом. Два года назад он женился на Сахро, муж которой, уехав на курсы повышения квалификации, познакомился в Ташкенте с другой женщиной и больше в «Чинар» не вернулся. Женитьба Улаша-ака на молодой — моложе, чем младшая его дочь, — красивой женщине вызвала немало пересудов в кишлаке. Но и тут время сделало свое дело — зубоскалы поостыли, смирились, тем более, что жили они дружно и счастливо.

— О-о, Азадахон, — произнес радостно Улаш-ака, появившись в дверях дома.

— Здравствуйте, муаллим!

— Здравствуйте, здравствуйте. — Он продолжал стоять в дверях. Одет по-домашнему: в полосатые пижамные брюки, белую майку. Азаде показалось, что муаллим выглядит как-то неряшливо, да и обрюзг вроде бы. — Располагайтесь, девчата, а я сейчас вам чай приготовлю.

— Мы сами, муаллим, справимся, — возразила Азада, — а вы отдыхайте.

— Давай-ка, Азада, — распорядилась Сахро, — располагайся, он все, что нужно, сделает.

— Хорошо, будет исполнено, — ответил, улыбнувшись, Улаш-ака. Улыбка получилась вымученной, она предназначалась скорее для гостьи, чем для жены.

— У нас что-нибудь готовое есть? — спросила Сахро, забравшись на чарпаю[18].

— Да, джаным[19], я...

— О боже, этот человек убьет меня своей болтовней! — воскликнула Сахро, не дав мужу договорить.

— Ну что ты, что ты сердишься, Сахрохон? — попробовал оправдаться Улаш-ака.

— Не спорьте со мной, ака, именно так! Джаным, да джаным, — передразнила она его, — словно нам по семнадцать лет. Особенно вам! — это она произнесла с насмешкой.

— Извини, — сказал муаллим тихо. — Я только хотел сказать, что сам минут двадцать назад пришел, так что пока не успел... Собирался приготовить...

И опять жена перебила его бесцеремонно.

— Что? Что собирался? — Азаде показалось, что она допрашивает мужа.

— Собирался приготовить пельмени, — ответил Улаш-ака.

— Э-хе-е! Долго ждать! Нельзя ли что-нибудь побыстрее?

— Сейчас сделаем.

— А пока давайте чай.

— Будет исполнено, Сахрохон. — Улаш-ака поспешил на кухню. «Точно робот какой, — подумала Азада об учителе, — за двадцать минут уже и двор подмел, и чарпаю застелил, да еще и чай успел вскипятить». А вслух заметила:

— Очень сдал наш муаллим, выглядит как-то нездорово.