Без вины преступница

Она вспомнила его имя и отчество и сама перепугалась. А не на генетическом ли уровне у нее такая память на имена представителей органов правопорядка? Пусть даже бывших. Он ведь представился ей скороговоркой еще на лестничной клетке, а она, выходит, запомнила. А предыдущий полицейский так вообще не представлялся, просто удостоверение показал, а она выхватила имя – Георгий. И фамилию его, кажется, тоже запомнила.

– А как фамилия Георгия, с которым вы столкнулись в моем подъезде? – Она решила себя проверить.

Или ей привиделось, или у нее действительно фотографическая память и удостоверение было на имя Георгия Окунева.

– Жоркина-то? – Галкин удивился. – Окунев, Георгий Михайлович Окунев. А что?

– Нет, ничего. – Ей совсем не понравилось, какие способности она нечаянно в себе открыла, и она поспешила вернуться к теме разговора. – Так почему вас выгнали из органов за версию? Что в этом такого, в самом деле? Поделились предположениями, дальше что? Заподозрили кого-то не того?

Ей показалось или Галкин побледнел? Хотя куда ему бледнеть, и без того кожа прозрачная. На землистом лице светло-голубые глаза казались совершенно бесцветными.

– А ты молодец, девочка, – в который раз похвалил он, но теперь как-то подозрительно слащаво. – Я и в самом деле заподозрил не тех, кого можно было подозревать. Оказалось, что я в их сторону и смотреть не имею права, не то что… А тебе отец что-то рассказывал, да?

– Нет, не рассказывал. – Оля вздохнула, качнула головой. – Станет он рассказывать о таком! Но вы сказали, что ему удалось уйти из банка с добычей. А как же вы вышли на него? Он что, по неосторожности оставил отпечатки пальцев?

– Молодец! – снова похвалил Галкин и обозлился. – Нет, пальцы он не оставлял. Он оставил кое-что похуже.

– Что же?

– Труп. Он оставил труп охранника банка. Папаша твой точно был уверен, что на него не выйдут, он все там подчистил. И ствол был левый, и отпечатков пальцев нет. Одного он не знал: хозяин банка повесил на каждого охранника крохотную такую видеокамеру. Новинка в те времена была, что ты! Стоила безумных денег, здесь купить было невозможно, только за границей. Так вот, записи с этих камер напрямую шли на компьютер в операторскую. Каждая смена – запись. Витек Деревнин, понятно, этого не знал. Он рацию каблуками ботинок об пол раскрошил, а насчет камеры не знал. Утром, когда уже следственные мероприятия шли полным ходом, нам директор банка эту запись и принес.

– А на ней мой отец выстрелом в лоб убивает охранника, так?

Оля поежилась от странного озноба. Она уже жалела, что впустила в дом этого человека. Не нужны ей тайны ее родителей, совсем не нужны. Она прекрасно жила в неведении. Как она теперь должна чувствовать себя среди вещей, к которым прикасался ее отец? Среди вещей, купленных на деньги, на которых чья-то кровь!

– Не в лоб. – Голос Галкина вернул ее к реальности. – Охранника убили выстрелом в спину, пуля вошла прямо в сердце.

– Как это? – Оля встряхнулась. Что из вещей выбросить первым делом, она решит потом, успеет еще. – Как же установили, что он убил охранника, если выстрел был со спины? На спине у охранника тоже была камера?

– Нет. Камера была встроена в правый карман униформы. На записи четко видно, что именно твой отец грабил банк. Охранник застал его у распахнутой банковской ячейки.

– А убил тогда кто?

– Сочли, что он. – Галкин пожевал губами. – У меня были сомнения. Я говорил и буду говорить, что охранника убил кто-то другой. Тот, кто в ту ночь был вместе с Деревниным в банке. Но меня не послушали и выгнали. Убийцей признали Деревнина. На суде он молчал: не отрицал вину и не сознавался. И не сдал никого.

Оля же мысленно вернула пару шкафов со свалки обратно в комнаты.

С этой странной историей еще разбираться и разбираться. Правда, разбираться некому, а она не станет. Но вещи пусть пока поживут в ее доме, там видно будет.

– Вот такая история, девочка, приключилась много лет назад.

Странно, что, даже подведя черту, он остался сидеть за столом. По ее представлениям, ему давно пора было на выход. А ей пора обедать, если кусок полезет в горло.

Галкин сидел, продолжая царапать пожелтевший от возраста ноготь на большом пальце левой руки. Оля не выдержала этой звенящей тишины.

– Я все поняла, Иван Андреевич. – Она приподнялась и сделала шаг в сторону двери, намекая, что ему пора. – Мой отец был мерзавцем. Но его уже нет в живых, и поэтому…

– Ты веришь, что ружье, которое давно висит на стене, когда-нибудь да выстрелит? Ты веришь в это, Оля? – вдруг спросил он.

– Что? Какое ружье? Какое еще ружье, Иван Андреевич? У отца не было никакого ружья! В этом доме нет оружия!

Она стала терять терпение. Ей надоели загадки прошлого и двусмысленность настоящего. И она есть хочет, картошки с огурчиками Аллы Ивановны, действительно бесподобными. И чаю попить. И подумать в тишине. И погоревать по Вадику, так странно ушедшему сначала из ее жизни, а потом из собственной.

А этот обиженный старик несет какой-то бред и ее заставляет все это слушать.