На дороге по-прежнему никого не было, когда Нора выбралась из долины наверх, на последнюю полоску твердой почвы, и направила лошадь к aguaje[8] Кортеса. Это был огромный бак с остатками солоноватой воды, превратившейся в грязную жижу, из которой на Нору пялились несколько случайно угодивших туда лягушек. Однажды в такое же сухое лето Нора привезла отсюда домой целый бурдюк подобной коричневой жижи, и мальчики придумали, как очистить ее с помощью всего лишь двух ведер и шелкового платка, который они упросили мать пожертвовать для столь благородной цели. «Ты поверь, мам, шелк для этого самое лучшее», – сказал ей Долан; он был тогда еще совсем маленький и только недавно стал носить очки, и возможность воплотить в жизнь фокус, о котором он читал, приводила его в такой восторг, что он даже что-то напевал себе под нос. И фокус действительно удался. Мало того, у Норы на глазах произошло самое настоящее чудо: мерзкая взвесь и пена в одном ведре постепенно опускались на дно, а процеженная через шелковый платок вода потихоньку стекала в другое ведро, и уровень ее все время повышался. Это было похоже на непрерывный процесс дыхания – вдох-выдох. «Вот видишь?» – с гордостью сказал ей потом Долан. Увы, это было много лет назад. За последние несколько недель поверхность любого источника воды, мимо которого Норе доводилось проезжать, покрылась толстым и практически неподвижным слоем грязи, в которой можно было разве что утопить, как в болоте, собственные сапоги. И уж эту жидкую грязь не могло превратить в относительно чистую воду никакое количество алхимии и терпения. Мерзкую жижу, остававшуюся в aguaje Кортеса, даже старина Билл пить отказался. Бедняга растерянно грыз удила, роняя пену, и беспомощно озирался. А может, все-таки попробовать процедить эту грязь?
Нет. Конечно же нет. До этого пока не дошло. Да и Эммет, скорее всего, уже дома. А если он все же еще на день задержится – что ж, ничего не поделаешь, и потом, наверняка к ним кто-нибудь заглянет. Нора невольно огляделась, но заметила лишь ослепительно-белые «фартучки» под хвостами двух антилоп, метнувшихся прочь; равнина была пуста во всех направлениях.
Кто бы ни придумал поставить именно здесь танк для сбора дождевой воды, это никак не могла быть женщина. Это было ужасное место, где все время казалось, что за тобой кто-то следит. По обе стороны тропы расстилались бесплодные земли, тут и там виднелись огромные валуны, похожие на застывших гоблинов или на покрытые отвратительными опухолями древние гномоны; казалось, эти клиноголовые узловатые каменные твари, приносящие несчастье, своим узким концом уходят не просто в землю, а в иной мир. Богатеи с востока, как известно, готовы были выложить немалые деньги, чтобы их сюда привезли, а они будут стоять среди этих камней в своих городских нарядах, пытаясь угадать, в каком месте этого жуткого лабиринта было некогда логово того или иного преступника.
Похоже, это место прямо-таки провоцировало людей на ссоры и драки. На прошлой неделе сыновья Норы явились домой, с ног до головы покрытые предательской красной пылью, и только отмахивались, когда она попыталась все-таки выяснить, в чем дело и с кем они дрались. Сказали только, что «дело улажено», и точка. Да и тон, каким были сказаны эти слова, никак не предполагал дальнейших расспросов – что Нору, разумеется, просто бесило. Мальчишки вообще стали весьма скрытными, постоянно шептались, а то и вовсе переходили на испанский, заслышав, например, ее шаги в коридоре, словно она была им врагом, словно не она годами лечила отваром из крапивы их прыщавые подбородки, не она останавливала их, когда они по чьему-то дурацкому совету пытались есть мягкую кожу с только что проросших лосиных рогов, надеясь прибавить в росте несколько лишних дюймов.