У «буревестника революции» [той, компартийной, 1917 года] Максима Горького, например, который приютился на обочине трассы Запорожье-Мариуполь где-то в Ореховском районе, спина стала… нет, не белой — светло-коричневой. От грибка. Или от плесени, которая, оказывается, и на памятниках заводится. А из обутки буревестника штырь металлический изъявился… ну, аж неудобно стало за старика: прям оборванцем каким-то стал он выглядеть.
Да что там Горький! Сам великий вождь товарищ Сталин нынче в одном из сел Запорожской области на мир с постамента взирает в совершенно изношенном военном френче. Можно подумать, что не снимал он его… где-то, наверное, со времени своей смерти.
Как и товарищ Киров, пристреленный ревнивым мужем в объятиях его жены.
Ну а потрепанный вид Якова Свердлова, который некогда возглавлял Всероссийский Центроисполком [ВЦИК] и был организатором убийства императора Николая Второго и его семьи, у меня такую жалость вызвал, что захотелось мне гривенную монету положить в его неуклюже протянутую к народу руку. Да не дотянулся я до руки — на высоту постамента ростом отличается от меня вождь и убийца товарищ Свердлов.
Как я языкотворцем стал
Ощутив себя в какой-то мере языкотворцем — словечко-то из 21-й буквы о недодекоммунизации еще не встречалось ведь, я, правда, и огорчение испытал. За сельчан, проигнорирующих указ своего Президента.
Причем, если бы в селе какой-нибудь пройдоха и ловелас вроде Кирова увернулся от президентского указа об обязательной декоммунизации, схоронившись где-нибудь на сельских задворках, это было бы полдела.
Но тут — на центральной улице села, преспокойно таращили свои немигающие глаза на мир… нет, не вожди — мерзавцы из мерзавцев:
Жданов [в сильно прохудившемся френче] и Свердлов, не менявший одежки, видимо, еще со времен октябрьского большевистского переворота в Питере.
Коротко, кто они — в качестве справочки.
В августе 1946 года выступил с докладом, осуждающим лирические стихи Анны Ахматовой и сатирические рассказы Михаила Зощенко. Некоторые цитаты из этого доклада:
— Зощенко привык глумиться над советским бытом, советскими порядками, советскими людьми, прикрывая это глумление маской пустопорожней развлекательности и никчемной юмористики;
— трудно подыскать в нашей литературе что-либо более отвратительное, чем та «мораль», которую проповедует Зощенко;
— Зощенко… чуждый советской литературе пасквилянт и пошляк… с циничной откровенностью продолжает оставаться проповедником безидейности и пошлости, беспринципным и бессовестным литературным хулиганом;
— Анна Ахматова является одним из представителей безидейного реакционного литературного болота. Она является одним из знаменосцев пустой, безидейной, аристократическо-салонной поэзии, абсолютно чуждой советской литературе;
— тематика Ахматовой насквозь индивидуалистическая. До убожества ограничен диапазон ее поэзии, — поэзии взбесившейся барыньки. Мрачные тона предсмертной безнадежности, мистические переживания пополам с эротикой — таков духовный мир Ахматовой. Не то монахиня, не то блудница, а вернее блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой.