Без возврата (Негерой нашего времени)

Андрей Иванович не то чтобы не любил Евдокимова, но тот (и даже не он сам, а скорее его присутствие, здесь был оттенок) был неприятен ему. Наверное, из-за этой своей неприязни Андрей Иванович за глаза и в разговоре с собой называл Евдокимова по фамилии, хотя наружно, конечно, был с ним на ты и звал Алексеем. Евдокимов был из той породы людей, которые всё делали вовремя: на заре частной банковской деятельности он, инженер оборонного завода, устроился программистом в один из первых коммерческих банков и сейчас руководил в нем отделом программного обеспечения. Со временем он перетащил к себе и жену; в банке платили хорошие (по сравнению с институтом — огромные) деньги, и материально Евдокимовы были если и не “новыми русскими”, то близкими к этому классу людьми. Они поменяли двухкомнатную квартиру в панельном доме на четырехкомнатную в сталинском, купили дорогую машину (Андрей Иванович совершенно не разбирался в марках иностранных машин) и строили дачу недалеко от Москвы. Лариса и жена Евдокимова Лена были подругами с институтских времен.

— …Андрей! — позвал из-за двери Евдокимов.

— Да! — как можно непринужденней откликнулся Андрей Иванович.

Евдокимов вошел. Он был ненамного выше Андрея Ивановича, но шире в плечах, — ясноглазый, улыбчивый, плотный, жгучий брюнет, со спокойным смуглым лицом и уверенными скупыми движениями, всегда в темном костюме, белой рубашке и галстуке — впрочем, костюм был банковской униформой.

— Ух ты какой…

Евдокимов наклонился к птенцу; птенец открыл клюв и закрякал. Евдокимов улыбнулся, просияв кипенными на смуглом лице зубами.

— Есть просит.

— Да, — сказал Андрей Иванович, неотрывно глядя на прижатого к груди вороненка. В последние года два, с тех пор как его дела и настроение совсем пошатнулись, он чувствовал себя в присутствии Евдокимова каким-то ущербным — неловким, неумелым, даже неумным,— хотя Евдокимов никогда и ничем ни своего богатства, ни положения не демонстрировал и ничего умного не говорил. Впрочем, в последнее время Андрей Иванович вообще чурался даже редких гостей: ему хотелось уйти в свою комнату, лечь в тишине и одиночестве на диван и забыться какой-нибудь старой, детской — из времен его счастливого детства — приключенческой книгой…

В дверь заглянула Лариса.

— Вы скоро там?

— Иди, Лёша, иди,— горячо сказал Андрей Иванович.— Я сейчас пристрою его и приду.

— Пойдем, Лёша, — сказала Лариса. — Пока он тебя не обгадил.

— Я люблю ворон, — сказал Евдокимов выходя. — Очень умные птицы.

— Мы тебе ее с удовольствием подарим, — уже в коридоре весело, незнакомым голосом сказала Лариса.

— У нас же собаки…

Андрей Иванович вышел с птенцом на балкон. Солнце уже коснулось гребня соседней крыши и косыми лучами золотило верхушки переросших балкон тополей. Вороненок, видимо, уже привыкнув к рукам, сидел молча и вольно крутил головою. Андрей Иванович осторожно уложил его в угол балкона; как только руки его разжались, птенец захлопал крыльями и закричал. Андрей Иванович махнул на него рукой, вошел в комнату и закрыл за собою дверь… как ни странно, крики сразу умолкли. “Я для него уже свой, — подумал Андрей Иванович. — Один боится кричать…”

Он снял со шкафа картонную коробку из-под телевизора, вытащил из нее Настиного плюшевого медведя (когда-то был Настин, а сейчас Настя выросла и он стал ничей; Лариса хотела его выбросить, и Настя не возражала, но Андрей Иванович не дал: ему было жалко медведя), постелил на дно коробки газеты и вернулся на балкон. При виде его птенец тут же разинул рот… то есть клюв, и опять закричал. Андрей Иванович морщась (голова его уже немного устала от криков) поставил коробку к стене, на случай дождя, и посадил — уложил — в нее вороненка. Тот поползал немного, шурша газетой, поднял черноглазую голову, открыл клюв… Андрей Иванович юркнул в комнату; в спину ему полетело раздраженное “кр-ра-а!”.

“Надо его покормить”, — подумал Андрей Иванович и скрепя сердце — выходить не хотелось — пошел на кухню. В коридоре он вынужден был заглянуть в открытую дверь гостиной — за накрытым столом (белоснежная скатерть, бутылки, сервиз, хрусталь) сидела Лариса и Евдокимовы, — изо всех сил улыбнулся Лене, с усилием же глядя в ее блестящие, черные, вишенные глаза, сказал с вымученной шутливостью: “Здрас-с-сьте…” Открыв холодильник, он осмотрел раздражающе многоцветные полки — какие-то консервы, коробки, обтянутые мертвящим целлофаном брикеты… увидел в стеклянной банке неочищенное яйцо. Яйцо показалось ему самым подходящим к случаю кормом; он крутанул его на столе, яйцо завертелось, значит, вареное… “и холодное, — подумал Андрей Иванович, — простудится, черт бы его побрал”. Включив электрический чайник, Андрей Иванович очистил яйцо, положил его в банку и залил кипятком… раздался тусклый короткий треск: по дну банки зазмеилась сине-зеленая трещина, на столе расплылась парящая лужица и стала быстро расти. Андрей Иванович чуть не взвыл: “Господи, ну что я за идиот!”, — торопясь, выловил ложкой яйцо, вылил в раковину остатки воды и выбросил банку в мусоропровод.