Без времени

Жалость – разрушительна. Она низводит то хрупкое, человеческое к самым простым телесным переживаниям, стирая неуловимое. Пожалуй, нужно научиться жалеть так, чтобы не разрушать то, что есть. Просто жить себе, отдавая великую дань этой жалости, но не показывая виду. Не унижать человека, который достоин большего. А жалость всегда будет где-то рядом, не исчезнет. Только пусть она останется со своим двойником – страхом. И пусть эти двое не отравляют жизнь…

– У тебя мозги еще не закипели? – услышал он ее веселый голос.

– О чем мы изволили столько времени сосредоточенно думать? Я сейчас усну!

А они уже долгое время плелись по дороге, спускаясь с Альпийских гор, и прекрасные виды открывались их взорам: бескрайние зеленые холмы, поля, покрытые травой и кустарниками, маленькие деревушки и замки, крошечные речушки. Солнце ярко освещало дорогу, и Франция расстилалась перед глазами во всем своем великолепии. Здесь не было зимы. Да и не нужна была эта зима. Только яркое солнце, высокое небо и поля, зеленеющие травой…

– Останови, я сяду за руль! – заявила она.

В последние дни в ней было столько необузданной энергии, что трудно было поверить в неизлечимую болезнь. Ее настроение, сумасшедшие выходки, катание по самым крутым склонам, взгляд этих синих глаз, которые смотрели на него, когда они оставались в номере – все это не укладывалось в голове. Это был фонтан, который сверкал, низвергаясь фейерверком струй, излучая силу, мощь и дикий восторг. Трудно было не поддаться ее настроению. Арина сходила с ума. Это была женщина…, нет, ребенок, который выдумывал все новые игрушки и развлечения, а он выполнял ее прихоти и капризы. И наконец, испугавшись за жену, на пятый день безумия на горе, решил спустить ее немного ниже и больше не рисковать. Арина сходила с ума…

А она и сейчас не унималась. В ней за долгие годы взрослой и мудрой девочки скопилось столько затаившегося детства, что радость и безумие переливались через края. А он смотрел и удивлялся.

– Быстро останови, я сяду за руль, – опять скомандовала она.

– Но мы едем со скоростью 120 километров в час. Быстрее нельзя, – возразил он. Но, все же, пустил ее за руль, а через несколько секунд об этом пожалел. Когда стрелка спидометра приблизилась к 130, он промолчал. Потом она, не раздумывая, достигла 140.

– Это предел, – произнес Петр. – Это уже штраф!

Но она не слушая, ткнула в магнитолу, и громкая музыка французского шансонье ворвалась в салон.

– Только этого не хватало, – подумал он. А она в такт музыке мотала головой, продолжая давить на педаль. На 150-ти он воскликнул:

– А это уже совсем немаленький штраф!

– Годится! – воскликнула она, словно продолжая танцевать под ритмы сумасшедшей мелодии. Петр с волнением посмотрел на дорогу. Та была пуста, и Франция неслась за окном навстречу, скорость не ощущалась – на хорошей машине, на прекрасной трассе, – и только стрелка спидометра указывала сумасшедшую цифру. Вдруг шансонье, словно поддавшись этому безумию, надавил уже на свою “педаль”, и ритм песни начал ускоряться. Он словно договорился с Ариной, сейчас сидел на заднем сидении их машины, отбивая безумный ритм, торопя ее бег. Арина не заставила себя долго ждать – и теперь уже машина начала издавать призывный вой шинами по асфальту. Их автомобиль, поддавшись этому безумию, тоже решил принять участие в сумасшедшей гонке – визжал на поворотах, казалось, искры сыпались из-под его колес, а музыка становилась все громче и быстрее.

– 180, – закричал Петр, – а это уже тюрьма! Что выбираем?

Музыка достигла апогея, казалось, деревья танцевали на обочине, облака неслись по небу, ветер сходил с ума, ударяя в лобовое стекло, и только солнце в вышине застыло незыблемо, улыбаясь им.

– 200! – закричала она. Мгновение подумала, выжала 220 и прокричала, – сегодня мы выбираем Французскую тюрьму! Гулять, так гулять!

Больше он не слышал ничего. Только громкая музыка била по ушам и мозгам, они летели по дороге, едва касаясь колесами земли. Летели по Франции, по этой маленькой планете, и оттуда, из космоса, казались стремительной молнией. А молния эта летела прямиком в тюрьму! И не какую-нибудь, а Французскую! Арина сходила с ума!

И тут где-то в уголке сознания счастливо промелькнуло:

– Разве можно хоть на мгновение представить, что эта женщина, эта обезумевшая девчонка больна, что ей много-много лет, ее глазам, этим нежным рукам, чертовой голове, которая сейчас сходила с ума. И смутная надежда или предчувствие зародилось в душе:

– Неужели такое возможно? А может, это и есть то самое чудо, о котором говорил врач, просто нужно в него поверить? А, может быть, именно Арина достойна этого чуда? Тогда он готов сгнить во французской тюрьме!

– Гони! – заорал он что было силы. – В тюрьму, так в тюрьму! Гуляем!..

Музыка закончилась, Арина сбросила ногу с педали, отвернувшись от окна. Машину занесло, закрутило, и та послушно остановилась на обочине. Арина положила голову ему на плечо, обвила его руку своими руками, и тихо прошептала:

– Я передумала, у меня на сегодня другие планы.