Без жалости

— Он слишком убит горем, чтобы доставить неприятности кому-либо.

— Лично у меня нет ни малейшего желания осушать ему слезы, — сказала бабушка.

Я взяла тряпку и принялась оттирать от сажи руки. Если бы я так не злилась на своих домашних, я бы, пожалуй, выступила единым фронтом с бабушкой. У меня тоже не было ни малейшего желания, чтобы Винсент оставался у нас. Против этого восставали все мои инстинкты. Я, как и бабка, предчувствовала беду. Сначала убийство, а потом как снег на голову на нас сваливается этот Винсент. Зачем он приехал? В самом ли деле из-за того, что переживал за Эдварда? Я лично считала, что он явился, чтобы в силу каких-то неизвестных мне причин нарушить покой нашей семьи. В самом деле, стоило только этому типу появиться, как ему удалось в считанные минуты настроить меня против моих домашних и заставить подозревать их во всех смертных грехах. Я ненавидела Винсента: он явно что-то затевал.

Райан молча мыл руки над кухонной раковиной. Видно было, что говорить ему не хотелось, поэтому он уделял повышенное внимание рукам: старательно вычищал грязь из-под ногтей, дважды намыливал ладони, каждый палец и запястья — можно было подумать, что он готовится к хирургической операции.

Покончив с мытьем рук, он открыл холодильник, вынул оттуда картонку с яйцами и протянул ее бабушке.

— Выбей их все в миску. А я пока нарежу лук.

— А как насчет бекона?

— Пожалей свое сердце, бабуля.

— Ерунда, кусочек бекона не помешает. Не так уж много там холестерина.

— Бекон никак нельзя назвать здоровой пищей.

— А мне наплевать. Я хочу яичницу с беконом.

— Ну и пожалуйста. Добивай свои сосуды. Уверен, не было бы этого парня — не было бы и желания поесть бекона. Это ты в знак протеста на беконе настаиваешь.

Закончив приготовления, бабушка вытерла руки кухонным полотенцем.

— Как ты думаешь, мертвец, которого нашла Бретт, и в самом деле Эдвард? — озабоченно спросила она у Райана.

«Вот лгунья, — подумала я. — Ты же отлично знаешь, что это Эдвард. Я любила тебя, а ты мне лгала каждый день на протяжении многих и многих лет». Предательство бабки было столь же непереносимо для души, как воспоминание о голубых остекленевших глазах Эдварда. Я прислонилась к стене, сложила на груди руки и сказала:

— Так как же ты ответишь на этот вопрос, Райан? Тот мертвый человек на носилках — и вправду наш отец? — Голос у меня был неестественно высокий и срывался на фальцет.

Райан вздохнул:

— Да, это был он.

Глаза бабушки воткнулись в него, как две булавки.

— Откуда ты знаешь?

Райан достал луковицу и нож и принялся нарезать лук тонкими кружочками.

Я знала, что настал момент истины. С приездом Винсента необходимость во лжи, ставшей привычной частью нашего домашнего обихода, отпадала. Мной овладело любопытство: я хотела препарировать фантазии, в которые меня приучили верить, и посмотреть, что скрывается за ними. Теперь уже я хотела знать о своем отце всю подноготную.

Райан заговорил, старательно отводя глаза, но голос у него, как ни странно, был ровный и спокойный. Можно было подумать, что он не раз репетировал эту свою маленькую речь, прежде чем произнести ее перед своими домочадцами.

— Когда я учился в седьмом классе, учитель предложил мне выйти из класса, объяснив, что меня ждет посетитель. Был хороший погожий день. Я выбежал из школы и сразу же увидел отца, который, дожидаясь меня, стоял, облокотившись о металлическую ограду бейсбольного поля. Прошло три года с тех пор, как я видел отца в последний раз.

— Как он выглядел? — спросила я.

— Как всегда. Правда, немного нервничал и слишком часто улыбался, но выглядел прекрасно и вид у него, я бы сказал, был весьма процветающий.

— Ты всегда знал, что он жив, или бабушка тебе тоже лгала? — Я не могла не задать этого вопроса, хотя знала, что трещина, возникшая в наших с бабушкой отношениях, после этого вопроса превратится в настоящую брешь.

Райан бросил взгляд на бабулю, которая в этот момент взбивала веничком яйца и избегала смотреть на кого-либо из нас.

— Я знал, что никакой автомобильной катастрофы не было. Я знал, что он бросил нас и убежал с Винсентом. По этой причине я предполагал, что он жив.

На душе у меня было мерзко. Мысль о том, что любовь, которую мои близкие демонстрировали по отношению ко мне всю мою жизнь, — такая же ложь, как сказочка об автомобильной катастрофе, не давала мне покоя. Почему они молчали? Думали, быть может, что я слишком деликатна или, наоборот, слишком тупа, чтобы правильно воспринять и оценить истину?

— Чья это была мысль — не говорить мне правду? — спросила я надтреснутым, каким-то чужим голосом. — Почему все-таки мне не сказали о том, что произошло?

— Все это было для нас слишком болезненно, Бретт, — произнес Райан. — Нам хотелось поскорее забыть про Эдварда. Когда отец приехал ко мне в школу, я тогда никому об этом не сказал — даже бабушке.

— Он не имел права приезжать в школу и ставить тебя в такое двусмысленное положение, — произнесла бабушка.