Без жалости

На меня нахлынули воспоминания. Как раз после того, как я, записавшись в добровольческий медицинский корпус, улетела в Хартум, бабушка сломала руку, и Райан, который окончательно рассорился к тому времени с Билли, переехал на ферму. Тогда Райан с бабушкой сблизились по-настоящему. Бабушка писала мне в восторженных тонах о том, что Райан стал на ферме незаменимым человеком: он возил ее на машине, исполнял работу по дому и полностью взял на себя все ее обязанности по ведению хозяйства. Я, признаться, не придавала этим письмам большого значения. По сравнению с тем, что я увидела в Африке, перелом руки казался мне травмой незначительной и, в общем, легко излечимой. Более того, я радовалась, что бабушка после моего отъезда не осталась в одиночестве, хотя испытывала временами уколы ревности — на мой взгляд, она чрезмерно расхваливала Райана. Я считала, что его деятельность на ферме того не заслуживает.

Теперь это их содружество представлялось мне опасным. Кто знает, быть может, в благодарность за то, что Райан за ней ухаживал, она позволила ему сделать крупный заем, чтобы он мог рассчитаться с долгами, и сквозь пальцы взглянула на то обстоятельство, что он в качестве обеспечения займа заложил банку нашу ферму? Если на самом деле все так и было, тогда понятно, почему Винсент завел разговор с братом о закладной, намекая на то, что эти сведения могут стать всеобщим достоянием и дискредитировать его в глазах близких. Я смутно припоминала, как в разговоре с Винсентом Райан поторопился перевести разговор на другую тему. Кроме того, в его голосе недоставало уверенности в собственной правоте.

Я изобразила на лице улыбку и, стараясь отогнать от себя панические мысли, повернулась к Ноа. Он пристально на меня посмотрел, и я поняла, что на какое-то время отключилась и совершенно забыла о нем. Я предприняла судорожную попытку вспомнить, на чем мы остановились.

— Извини, — сказала я. — Мне не следовало втягивать тебя в семейную драму.

— Ничего страшного. Я всегда рад тебе помочь, — произнес Ноа с теплом и заботой в голосе. Он сидел так близко, что я видела крохотные щетинки у него на подбородке, которые он не заметил и не срезал, когда брился. Я почувствовала сладкую боль в сердце.

— Мне хочется сжать тебя в объятиях, Бретт, — сказал он.

Я покачала головой и принялась рассматривать свои пальцы.

— Наша ферма — крохотный мирок, Ноа. Здесь я исполняю обязанности матери, сестры и дочери. Кроме того, сейчас я переживаю не лучшие времена, и мне даже трудно представить, что между нами что-то может быть.

— Иди ко мне, — произнес Ноа. Можно было подумать, что он не слышал моих напитанных горечью слов.

— Я боюсь, — пробормотала я, сказав ему истинную правду.

Он коснулся моей руки. Потом его ладонь стала совершать путешествие вверх — к плечу. Ноа не торопился, и все его движения были медленными и осторожными. Я чувствовала жар от его прикосновений даже сквозь толстый свитер.

— Я хочу тебя поцеловать, — прошептал он.

Я боялась, что Ноа услышит стук моего сердца. Между тем он коснулся загрубевшими от работы пальцами моей щеки. Прикосновение оказалось нежным и теплым. Затем он приподнял мое лицо и заглянул в глаза. А потом он меня поцеловал.

Сначала его поцелуй был легким, как дуновение ветерка, но потом его губы сделались более настойчивыми. За секунду во мне совершился переворот. Все моя затаенная нежность, которую я на протяжении долгого времени хранила под спудом, не давая ей проявиться (у меня просто не было для этого возможности), вдруг хлынула наружу, как прорвавшаяся сквозь плотину вода. Кроме того, меня оставила настороженность, которую я испытывала прежде к Ноа. Я обхватила его за шею и подарила ответный поцелуй — жаркий и страстный. Когда я прижалась к нему, меня оставили мысли о заложенной ферме, об убийстве, о Винсенте — короче, обо всем дурном. Прикасаясь грудью к выпуклым мышцам груди Ноа и ощущая на себе его губы и прикосновения рук, я была до такой степени поглощена этим чувством, что ни о чем больше не думала. Механически краем глаза я наблюдала через окно за тем, как во дворе беззвучно падал снег. В тот момент мне хотелось одного: чтобы снег все так же продолжал падать, а я находилась бы в объятиях Ноа неопределенно долго — вечность, если, конечно, такое возможно.

Ноа навалился на меня, и наши тела переплелись, а губы слились в бесконечно долгом поцелуе. Когда Ноа наконец от меня отстранился, его глаза блестели.

— А ты отлично целуешься, — сказал он.

Я внимательно посмотрела на него, предоставляя возможность увидеть, как у меня в глазах плещется желание.

Он снова притянул меня к себе, и я вновь ощутила исходивший от него мужской запах — сложный аромат, состоявший из запахов пота, седельной кожи и крема для бритья.