Без жалости

Я покачала головой: «А что я, собственно, здесь делаю — в полном одиночестве посреди лесного безмолвия?»

Ноябрьский лес, как и следовало ожидать, ничего не ответил на мой немой вопрос и молчал, едва слышно шелестя редкой листвой в верхушках деревьев. Воздух был прозрачен и чист, и я большими глотками пила его, настоянный на лесных запахах, чувствуя, что с моих плеч свалилась какая-то неимоверная тяжесть.

Мир впервые за долгое время снова показался мне юным и способным преподносить неожиданные сюрпризы. Чувствуя, какие возможности открываются передо мной, я гордо расправила плечи. Я могла бросить ферму и отправиться на Запад, могла взять с собой Эми и посетить Большой каньон, могла снова приступить к работе — по крайней мере подыскать себе для начала небольшую практику. Мне захотелось двигаться, что-то делать, и, что самое главное, я впервые за долгое время почувствовала: это мне по силам.

Некоторое время я стояла и смотрела на тропу, по которой ушел в лес мой козлик, потом зашагала по ней, но не к ферме, а вниз по склону холма, все больше углубляясь в лес. Ружье я повесила на плечо, и приклад при каждом шаге несильно похлопывал по бедру. Теперь будущее представлялось мне в розовом свете, и я смотрела на мир куда веселее, чем прежде. Больше не было необходимости оставаться с дочерью на ферме. Злоупотреблять гостеприимством бабушки и проводить в этих краях еще одну зиму уже не имело смысла. Я чувствовала себя здоровой и сама могла позаботиться о своем семействе. Настало время перемен!

Пройдя сто ярдов вниз по склону, я увидела перед собой на тропе какой-то холмик, который в сумраке леса легко было принять за кучу опавших листьев. От кучи исходил хорошо знакомый, даже привычный в недалеком прошлом, запах — тяжелый и древний как мир. Запах, который я помнила еще по Африке…

Ноги у меня подогнулись, и хотя я упрямо продолжала идти вперед, часть моего сознания противилась этому, требовала, чтобы я вернулась на ферму.

Но я продолжала медленно брести по тропинке.

«Нет. Только не здесь и не сейчас! Господи, сделай так, чтобы это было животное», — вознесла я молитву Творцу. Но когда я подошла ближе, то увидела одежду из джинсовой ткани, а еще заметила белый воротничок.

Я добралась до места, где находилась груда мертвой человеческой плоти.

Как я уже говорила, мне приходилось иметь дело с мертвецами. В Судане я обычно указывала санитарам на мертвые тела — это были по преимуществу трупики детей, — требуя, чтобы их перенесли в дальний конец лагеря и сожгли в выкопанном там глубоком рву, превратившемся со временем в гигантскую братскую могилу. Но я никак не ожидала увидеть мертвеца в этом лесу, который окружал ферму моей бабушки.

Это был настоящий шок. Прошел уже год с тех пор, как я в последний раз видела мертвое человеческое тело, а это лежало на виду, ничем не прикрытое, прямо на тропе — негодный мусор, да и только. Глаза мертвеца были мутны, широко раскрыты в пустоту, ноги согнуты, зато руки он разбросал во всю ширь, словно намереваясь обнять весь мир. Подойдя еще ближе, я увидела в животе ужасную рану — результат выстрела картечью, сделанного в упор, который разнес брюшину и перемолол внутренности, превратив их в подобие мясного фарша багрового цвета. В ране уже завелись черви, но, пока солнце не пригрело, они вели себя довольно вяло.

Рубашка, которую носил этот человек, была когда-то белого цвета, но теперь она вся была перемазана кровью, а джинсы и куртка, в которые он был одет, покрыты запекшимися сгустками, так что можно было подумать, будто ткань местами выкрашена черной краской. На правом виске у мертвеца была видна большая ссадина, а руки у него были сплошь избиты и исцарапаны — казалось, прежде чем швырнуть его здесь, на лесной тропе, его долго тащили по каменистой земле, поросшей колючим кустарником.

На первый взгляд этому человеку было лет шестьдесят — шестьдесят пять. Он был высок и широкоплеч. Я заметила у него на щеке и на шее темные пятна — следы какой-то уже виденной кожной болезни. В Африке мне приходилось лечить людей с аналогичными симптомами. Приглядевшись, я поняла, что это следы саркомы Капоши, а она, в свою очередь, указывала на наличие в организме вируса СПИДа. Кожа у человека была пепельной от потери крови, а рот был открыт в последнем крике — не то удивления, не то боли.

Я стояла над трупом, смотрела на него и пыталась понять, почему этого человека, которому оставалось жить на свете из-за болезни совсем недолго, убили с такой невероятной жестокостью. Хотя я привыкла в Судане созерцать трупы, но, к своему удивлению, неожиданно пришла к выводу, что при виде этого мертвого человека испытываю чувство глубокой скорби. Несмотря на нанесенную ему кошмарную рану, которая сильно изменила его облик, я решила, что он кого-то мне напоминает: походил на моего брата Райана — вернее, так, возможно, выглядел бы брат в шестьдесят пять лет.