Без злого умысла

Но Лямину показалось, что голос, раздавшийся за спиной, грохотом прокатился по всем этажам. Он даже не обернулся, так и остался стоять лицом к двери, совершенно не к месту отметив, что дверь старенькая, обшарпанная, запачканная какими-то желтыми пятнами, что нужно ее обить дерматином или поменять вовсе. Потом перед глазами его промелькнула красная книжечка. Это Мохов левой рукой ухватил его за пиджак на локтевом сгибе, а правой показал задержанному удостоверение.

Оглядев комнату, Мохов повернулся к ее хозяину. Лямин сидел на краешке стула, положив стиснутые замком руки меж колен, и отрешенно разглядывал моховские ботинки. Мохов машинально тоже взглянул на ботинки, но, не найдя в них никаких изъянов, усмехнувшись, спросил:

— Догадываешься, Гриша, по какому делу мы сюда пришли?

Не поднимая глаз, Лямин отрицательно покачал головой.

— Пришел в сознание твой дружок. — Мохов уселся на угол стола, потому что больше стульев в комнате не было. — Аристов, надеюсь, ты знаешь, что мы его задержали. Город маленький, всем все известно. Много интересного он нам рассказал и очень часто вспоминал тебя. Догадываешься, в какой связи?

Лямин скривил губы и, откинув голову чуть вбок, медленно пожал плечами. Рыжий, вихрастый, с длинным тяжелым лицом, с круглыми водянистыми глазами, он был похож сейчас на встревоженного пеликана.

Мохов извлек из кармана постановление на обыск, развернул его, поднес к глазам Лямина.

— Ознакомься.

Тот, зыркнув, отвернулся и сказал коротко:

— Произвол.

— Это не произвол, — усмехнулся Мохов. — Это обыск. — Он полуобернулся к сотрудникам. — Позовите понятых и приступайте, ребята.

— Думай, Гриша, думай, — Мохов наклонился, стараясь заглянуть Лямину в глаза. — Думай, пока не поздно.

Вошли Рогожниковы, Мохов улыбнулся им и вдруг подумал: «А ведь Рогожников так и не спросил, за что мы собираемся задерживать Лямина. Действительно, школа!»

— Не надумал? — Он опять повернулся к Лямину. — Ладно, Аристов рассказывал о том, что вы вместе ловили соболей капканами, силками, иногда винтарем баловались.

— Наговор, — отозвался Лямин.

С моховских ботинок он перевел взгляд на окно. Глаза были мутные, пустые.

— Вижу, Гриша, что ты зла себе желаешь. — Мохов закурил. Запахло табаком. Робкий, жидкий дымок потек по комнате, стало уютней. — Вчера звонили ребята из областного розыска, сообщили, что вышли на хату, где Куксов отдыхает, сегодня-завтра возьмут. Он ведь, себя спасая, тебя с потрохами отдаст. Верно? Это первое. Второе. А если мы чего у тебя здесь найдем, принадлежности кой-какие?

— Это ничего не доказывает, что хочу дома, то и держу. — В первый раз за все это время Лямин поднял руку и протер и без того сухие губы.

Мохов заметил, что пальцы у него мелко подрагивают.

— Да, да, конечно, — поспешно согласился Мохов. — Ничего не доказывает. Но как косвенная улика для суда сойдет. Говорю тебе как юрист.

Лямин опять поднес руку к губам. Видимо, это характерный для него жест. Многие люди, когда волнуются, всегда время от времени повторяют свойственный только им жест.

— Хорошо, — после небольшой паузы выдохнул он. — Было, виноват, сознаюсь, готов дать показания.

— Слова не мальчика, но мужа, — одобрил Мохов. — Все запишем, все запротоколируем. А теперь скажи-ка мне: кому ты отдавал шкурки?

Между тем Пикалов сноровисто и умело осматривал комнату, иногда приглашая понятых подойти ближе. Подходил только Рогожников, его жена оставалась на месте у двери и испуганно наблюдала за мужем. Хорев был на кухне.

— Шкурки-то? Куксову, кому же еще, — осторожно, словно ожидая подвоха, ответил Лямин.

— А после его отъезда?

— Оставлял в условном месте и забирал там же деньги.

— Ты все-таки подумай, Гриша. Не хочу давить на тебя, хочу, чтобы ты сам все рассказал. Наш суд принимает это во внимание. Ты знаешь, уже ведь судился раз.

— Мне нечего думать, — Лямин поежился, правая рука опять поползла к губам. — Как сказал, так и было.

— Ну что ты будешь делать! — Мохов с нарочитой досадой всплеснул руками. — Желаешь ты себе зла все-таки, желаешь. Ну посуди сам. Если сейчас все расскажешь откровенно, суд, как говорится, это учтет. Ну а если молчать будешь… Когда мы эту группу накроем, а это дело нескольких дней, пойдешь как соучастник того, которому ты шкурки эти отдавал. А это дело уже государственной важности, десятками тысяч пахнет, чуешь? Особо крупные размеры. Тем более что эксперты наши установили, шкурки, переправляемые твоим покровителем, не из одного нашего района, значит, дело очень серьезное. Так что для тебя оно может пятью-шестью годами обернуться.

Лямин тряхнул головой.

— Почему не верите, почему?! — Голос у него сорвался, перешел на визг. — Судимому веры нет, да?

Мохов вздрогнул на мгновение, ему показалось, что на месте Лямина сидит Юрков.