«Крыльцо Театра Леси Украинки! Это его актерский подъезд, его «причинное» место. Здесь подолгу засиживались Зубры: перемывали косточки, обсуждали футбольные матчи, цены на Бессарабке, рыбалку...»
«Когда-то пел песни Окуджавы Венгеро-ву... Ритм менял, темпы — чтобы избежать повтора. В позволительной для тех лет манере».
«Одна женщина-режиссер пригласила сниматься. Собственно, роли никакой, почти как групповка. Съемка затягивается. Эта женщина-режиссер долго смотрит в мою сторону, нервно покуривает. Потом подходит ее ассистент и вежливо извиняется: «Нам кажется, что в кино вы сниматься никогда не сможете. У вас лицо какое-то нетипичное».
«Первый раз Виктор Некрасов дожидался меня на крыльце Русской драмы: «Смотрю уже несколько ваших спектаклей и, мне кажется, я нашел исполнителя... Если вам понравится моя повесть, поедете на «Ленфильм», на кинопробы».
«Гордостью моих тестя и тещи были кабинет и спальня, обставленные соответственно черной мебелью в духе модерна и ампирным «птичьим глазом».
«Мы договорились: если сын — назову я, если дочь — назовет Алла. Но у меня почему-то уверенность была... Часто Аллу допытывал: «Ну, как там наш Юрка?» И прикладывал ухо к животу».
«Генриха» репетировали месяца два. Они — в театре, мы дома. Я тогда шок испытал. Почему дома? Почему не в театре вместе со всеми?»
Играю старика. Роль хорошая, чистая (грязная только голова, ее пе-зед каждым спектаклем нужно красить)».
«Я кричу ему: «Ваня, на совещание!» Как будто человеку. И из-за кулис выбегает радостный «помесь лайки с колли» и несется ко мне. Через всю сцену».
«Товстоногов был очень доволен и уже в антракте пожал обоим лапы — и Ваньке, и Малышу: «Нельзя ли это как-то закрепить, молодые люди?»
«Товстоногов говорит Либурки-ну — он будет репетировать «Три мешка сорной пшеницы»: «Все актеры у вас замечательные, посмотрите, какой букет. Есть только одна трудность — Олег Борисов!! С ним вам будет как в аду. Тут я вам ничем помочь не могу».
«Люся Гурченко в те годы запомнилась своей незащищенностью. Все нападки на нее, журналистская травля казались несправедливыми. Чего только о ней не писали — что крестик носит, что много концертов дает...»
«Простой в общении, следователь Ермаков кормит увязавшуюся за ним собачку, может от прикосновения к руке собеседника телефон угадать (фокусник какой-то!..), но в поступках — жесткий. «Форма тебе к лицу!» — говорит ему журналист».