Бездна

Между мной и этой девочкой было слишком много, чтобы я мог простить её смерть. Ни Небесам, ни грязным людишкам.

4.2. Май

Я уверенно последовал за толпой, и поднимаясь по высоким ступеням в храм общины, стянул с себя повязку и снял капюшон.

Внутри оказалось многолюдно. Обычное простое здание, явно построенные во времена основания этого государства переселенцами.

"Я, выходит, тоже переселенец…" — мелькнуло в голове, и я стал медленно обходить широкий зал, с высокими потолками, по кругу.

Аккуратно присматривался к людям и пытался понять, что это за место. Я не любил подобную дичь. В Штатах такие вещи слишком распространены.

Всевозможные сборища праведников. Видел я подобное, и не раз. В нашем кампусе три библейских кружка. И самые распущенные девки именно среди тех, кто посещал такие места. От духовности и праведности там не осталось и следа.

Гнилая ширма, вероятно, как и здесь.

— Молодой человек, — на моё плечо справа легла ладонь и я тут же повернулся, чтобы встретить глубокий взгляд почти черных глаз.

Пожилой мужчина в обычной рубашке в клетку и джинсах, держался за мою спину и смотрел, словно сквозь меня.

— У вас очень приятные духи. Я впервые чувствую подобный запах в этих стенах.

Мужчина говорил, и смотрел перед собой, как-то странно улыбаясь. Говорил так, словно знал меня всю жизнь.

"Он слепой."

Я обернулся к нему всем телом и прошелся взглядом уже пристальнее.

— Я так полагаю, пастор Абрахамс это вы, мистер? — холодно усмехнулся, а мужик только опустил свою руку, и опять тепло улыбнулся.

— Я, молодой человек. Вы тоже не слепы внутренне. И это значит, что ещё не всё потеряли.

Я честно пытался, не начать ржать прямо на месте.

"Я потерял всё, седой старик!" — подумал, а сам задал вопрос:

— Могу поприсутствовать на вашей… — я оглянулся вокруг и чуть не оговорился, назвав это "собранием анонимных психопатов".

— А вы уверены, что вам это нужно? — пастор прошел мимо меня и кивнул нескольким своим прихожанам, хотя я был уверен, что он вообще ни хрена не видит.

Мужчина подошёл к стене у которой стоял столик с черными тетрадями. Они стопкой лежали на столе, рядом с брошюрами.

— Вот! — он безошибочно отыскал меня, и протянул тетрадь точно в мою сторону, — Мы называем это тетрадью для исповеди.

— У вас не принято рассказывать свои грешки в красивых кабинках? — я взял тетрадь и раскрыл её, всмотревшись в обычные белые листы бумаги.

— Зачем мне знать о ваших грехах, чтобы сохранить их в секрете? — хохотнул старик и встал напротив меня, опираясь на свою трость, — Вы должны рассказать их всем! Каждый в этом зале должен услышать, что терзает вас, и в чем вы себя вините перед Господом. Сперва, конечно, это необходимо изложить в этой тетради.

Шум и гул вокруг нарастал, все начали рассаживаться по местам, а сам пастор, молча развернулся и пошел по широкому проходу к сцене, рядом с которой стоял хор. Кучка людей, которые готовились исполнять красивые песни о Господе и Небесах.

Схватил стул рядом с собой и сел, продолжая изучать это место. Но чем больше смотрел, тем отчётливее понимал, что в этой общине нет ничего примечательного, кроме слепого пастора, с хорошо развитым обонянием.

Я действительно пользовался только одной маркой одеколона. Не дешёвый и приторный запах въелся в мой шмот настолько, что отстирать этот запах было уже невозможно.

Пожалуй, это вся дичь того, что происходило. А вот черная тетрадь в руке не давала мне покоя. Она прямо горела в руке, и я понимал, что Мелочь вела точно такой же.

И теперь я очень хотел прочесть, что же было в дневнике Иззи. Возможно, именно там написаны имена тех людей, которые были для неё важны.

"Надеюсь, моего имени там нет, Мелочь."

После песнопений, которые я еле выдержал, началась сама проповедь. Вернее пастор Абрахамс не говорил ничего. Говорили его прихожане. Выходили в центр и открывая точно такую же тетрадочку, как в моей руке, зачитывали все свои грешки.

Признаться, такой цирк был для меня в новинку. Однако, чем больше люди говорили, тем больше я погружался в свои мысли и воспоминания.

" — Ты начинаешь наглеть, Мелочь!

Я проснулся в постели от того, что матрас прогнулся прямо рядом со мной. В тусклом свете от настенных светодиодных лент под потолком, я увидел лицо Иззи.

— Я… Можно мне. Пожалуйста, Май.

Мелочь не говорила, она шептала надрывным голосом. Я сразу понял, что у неё отходняк. И вероятно её сейчас ломает.

Это была та самая ночь после её дня рождения. Единственный раз, когда я позволил ей остаться у меня в квартире.