Бездна

На другой день собирались неспешно, первыми пришли Гавгамел и Южанин, кивнули мне, сразу уселись за стол. Стулья под ними моментально превратились в кресла, под Южаниным вообще в лежбище, как у зажиточного римского патриция.

Стол переместился к ним ближе, столешница моментально заполнилась блюдами с яствами. Южанин протянул руку, жареная куропатка моментально оказалась в его ладони, что и понятно, в прошлые времена любой сбор друзей превращался в пирушку, а мы храним традиции.

Через пару минут сквозь стену телепортнулся Тартарин, весь бодрый и пружинящий, грудь выпячивает, как боевой петух, всё ещё помнит, как раньше мощно горбился, весело запел:

– А у нас во дворе есть девчонка одна, среди шумных подруг неприметна она, ничего в ней нет, а я всё гляжу, глаз не отвожу!

Южанин проглотил ком мяса и сказал сочувствующе:

– Подслеповат стал?

– Ты чего? – оскорбился Тартарин. – У меня глаз как у собаки, а нюх как у орла!.. Ничего не понимаешь, в женщине должна быть непонятность!

– Но на самом видном месте, – уточнил Южанин авторитетно. – А иначе как?.. Все женщины мира, все эти Клеопетры и Нефертити были видными цацами!.. У каждом было на что посмотреть!

– И за что подержаться, – поддержал Южанин.

Из стены вышел Ламмер, скривился, сказал мне, аристократически морща нос:

– Не помню разговора о политике или экономике, чтоб не сошел на сиськи.

Южанин сказал примирительно:

– Скоро увидим, какие они у Нефертити. И есть ли вообще.

– Если что, – сказал Тартарин, – подправим!.. Думаю, Нефертити возражать не будет.

– Ещё как не будет, – согласился Южанин. – Даже сейчас одни доярки, а в нефертитье время такие бы на вес золота. Каждая бы королевой стала всего Средиземья. Или что там у них в египтах было?

Незаметно подошли Явтух и Новак, тоже поглядывают на обоих сиськоведов с неудовольствием. Все любим о женщинах, особенно вторичных половых признаках, но надо же и меру знать, сисек тоже может оказаться чересчур, хотя такое и представить трудно, в какие-то моменты не до сисек, хотя для них всегда есть время, но иногда и мы всё ещё ставим себе ограничения.

Уже не ставим, мелькнула слабенькая мысль. А старые постепенно снимаем. Счастливое время, когда можно всё. А можно в самом деле очень даже много. Федора Михайловича бы сюда.

Тартарин вдруг сказал громко:

– А я думаю, чего это мне вдруг о девчонке с нашего двора вспомнилось?.. А это я нашего генералиссимуса вчера с женщиной видел!.. Прямо на улице, подумать только, какое падение ндравов! Нет-нет, ничего особого почему-то не, хотя кто знает, вдруг да в теневом варианте, но всё-таки уже знак… Понять бы какой. Женщина не простая.

Я насторожился, а Южанин спросил живо:

– В чем?

– Многопиксельная, – объяснил Тартарин с чувством.

– А-а, – протянул Южанин разочарованно, ему многопиксельность ничего не говорит, повернулся ко мне всем телом, на лице начал проступать вялый интерес: – Наш шеф с женщиной? На улице?.. Да быть того не может, потому что такого не может быть никогда!.. Шеф, как прошло?

Я сдвинул плечами.

– Никак. Перекинулись парой слов, разошлись, как в море осьминоги.

Рядом спросил шепотом Тартарин:

– Недостаточно хватабельна?

За меня ответил со вздохом Южанин:

– Я целиком за нынешнюю тенденцию менять и перестраивать тела… Однако же как бы вот…

– Ну-ну! – сказал Тартарин нетерпеливо, – быстрее хрюкай, зануда!

– Но как подумаю, – сказал тем же тянущимся, как патока, голосом Южанин, – что любая красотка с вот такими вчера могла быть толстым вонючим мужиком… что-то у меня всё ближе к абсолютному нулю по шкале Мендельсона, который так и умер девственником.

Тартарин фыркнул, как большой толстый морж.

– Он подумает, видите ли!.. Думатель, прям Аристотель, такой же нежный! Мало ли кто вчера кем был. Кто был ничем, тот станет всем!

– Я всегда был собой, – сказал Южанин гордо, подумал, уточнил степенно, – вот этим, сегодняшним. Я не меняюсь. Казак степной, орел лихой… Кто-то должен быть столпом!

– Неотёсанным, – добавил Тартарин. – Ибо!.. Мы же хранители истоков?.

Ламмер взглянул на обоих с неодобрением, но смолчал, Явтух крякнул и отвернулся, только Новак покивал с одобрением. Он тоже не меняется и не собирается что-то револтить или турничить в наконец-то счастливейшей жизни.

Я встал, огляделся по сторонам.

– Все подошли? Ясно, не все… Ждать не будем. Подойдут, присоединятся. Вообще-то нам оставили самое лёгкое!.. Само воскрешение сингуляры взяли на себя, это для вас не новость, мы только скажем, с кого начинаем, кем продолжаем. И ещё примем под белы руки.

Южанин посмотрел на свои ладони, повернул руки кистями вверх.

– У меня не белые, – сообщил он. – Хороший загар продляет жизнь, ха-ха! А кому и продлевает.

– Продлевывает, – уточнил Ламмер коварным тоном – Но у меня ладони белые, а кровь голубая, всё-таки два диплома и степень бакалавра!

– Но брать в руки придётся, – сказал Гавгамел сурово. – Вы коммунист, товарищ Сухов, или хто?.. Партия скажет – и за говно возьмётесь, не только за Пушкина. Ради ещё более светлого будущего всего человечества в лице нашего общества.