Бездна

Когда онъ, какъ узналъ это впослѣдствіи, на десятый день пришелъ въ сознаніе, была ночь. Онъ лежалъ на постели въ довольно просторной, незнакомой ему комнатѣ, освѣщенной низкою лампой, заставленною отъ него какимъ-то развернутымъ большимъ фоліантомъ, но тусклый пламень которой дозволилъ ему различить двѣ человѣческія фигуры, безмолвно и недвижно сидѣвшія у него въ ногахъ. Одною изъ нихъ былъ докторъ Ѳирсовъ, другою — жена… Онъ скорбно вспоминалъ теперь: онъ узналъ ее тотчасъ же и тутъ же закрылъ поспѣшно глаза подъ наитіемъ какого-то досадливаго, чуть не злаго ощущенія. Онъ какъ-то сразу сообразилъ все: онъ былъ раненъ, она извѣщена была объ этомъ и пріѣхала, не теряя минуты, оставивъ дѣтей на рукахъ "какой-нибудь Лизаветы Ивановны", — пріѣхала съ домашнимъ врачомъ своимъ, со всѣми средствами къ успѣшному его врачеванію, съ несказанною тревогой въ душѣ, съ неотступною рѣшимостью не покидать его постели до его выздоровленія… или смерти… Ко всѣмъ винамъ его предъ нею присоединялась еще новая отвѣтственность за всѣ тѣ муки, которыя испытывала она теперь изъ-за него, присоединялась и тяжесть благодарности за ея "непрошенное великодушіе"…

И долго не былъ онъ въ состояніи одолѣть это чуть не враждебное чувство къ ней, къ этому преданному и тихому женскому существу, исхудавшему и блѣдному какъ наволока подушки, на которой покоилась его забинтованная голова, молча и не отрываясь глядѣвшему на него своими впалыми, казавшимися теперь огромными, темно-карими глазами. Долго еще, пользуясь своего дѣйствительною физическою слабостью, онъ притворялся, что не замѣчаетъ ея присутствія, избѣгалъ ея взгляда, не говорилъ ни съ ней, ни съ "ея" докторомъ, внушавшимъ ему теперь со своей стороны какое-то отвращеніе, и отвѣчалъ на ихъ вопросы отрывистыми междометіями, имѣвшими цѣлью отнять у нихъ надежду на дальнѣйшія объясненія… Но, угадывала или нѣтъ Александра Павловна то, что происходило на душѣ у ея мужа, онъ ни разу не могъ замѣтить въ выраженіи лица ея, въ тонѣ рѣчи или невольномъ движеніи какой-либо признакъ неудовольствія или тайнаго упрека. Онъ былъ живъ, спасенъ, рана шла къ лучшему, — ей ничего, казалось, другаго не нужно было… Она неслышною походкой скользила по комнатѣ, подносила ему безмолвно лѣкарство въ урочные часы, "перстами легкими какъ сонъ" приподымала и поддерживала больную голову его, когда полковой докторъ, спеціально пользовавшій своего раненаго командира, съ помощью Ѳирсова перемѣнялъ на ней перевязки; и словно вся сама, благоухающая какъ ландышъ въ смиреніи своемъ, горѣла при этомъ лишь трепетнымъ желаніемъ, что-бъ онъ не замѣчалъ ея, не почиталъ себя обязаннымъ благодарностью за непрестанный, денный и нощный, уходъ ея за нимъ…

Онъ заснулъ какъ-то рано вечеромъ и проснулся глубокою ночью. Та же лампа за большимъ фоліантомъ мягко освѣщала комнату. Но Ѳирсова въ ней не было. Одна она сидѣла на обычномъ мѣстѣ, въ ногахъ его, — сидѣла, уронивъ голову на край его ложа, и онъ, вглядѣвшись въ абрисъ затылка ея и плечъ, увидѣлъ, какъ вся она вздрагивала отъ рыданій, которыя заглушала въ складкахъ одѣяла, покрывавшаго его… Безконечное чувство раскаянія и жалости охватило его въ эту минуту. "Саша"! проговорилъ онъ задрожавшимъ голосомъ… Она вскинула голову вверхъ, испуганно устремила на него глаза… "Прости меня"! прошепталъ онъ. Она вскрикнула, перекинулась черезъ кровать къ его рукѣ, прильнула къ ней — и такъ и замерла…

Мѣсяца чрезъ полтора онъ ѣхалъ съ нею въ покойномъ дорожномъ дормезѣ, à petites journées (онъ далеко не былъ еще въ состояніи переносить переѣзды по желѣзнымъ дорогамъ), на югъ, въ Италію, ища врачующей благодати солнца и уединенія… Они нашли ихъ въ маленькомъ городкѣ Пельи, на Генуэзской рѣкѣ [10], огражденномъ отъ ненастій сѣвера полукругомъ поросшихъ пиніями горъ, — счастливомъ уголкѣ,?гдѣ вѣчно ясны небеса", гдѣ розы круглый годъ цвѣтутъ не отцвѣтая,

   In grimer Laub die Gold-Orangen glüh'n,
   Der Lorbeer hoch und still die Myrte steht [11]…

они поселились надъ городомъ, на Villa Doria, въ старомъ palazzo XVII вѣка, съ фресками на стѣнахъ, высокими залами и волшебнымъ видомъ на Геную и зелено-голубую даль Средиземнаго моря. Чрезъ двѣ недѣли затѣмъ Анфиса Дмитріевна Ѳирсова, сіяющая счастіемъ (она лишь за два мѣсяца предъ тѣмъ вышла замужъ за толстяка-доктора, сопровождавшаго со Скоробогатовымъ Троекуровыхъ за границу), съ нянею и Нѣмцемъ-курьеромъ, говорившихъ на всѣхъ языкахъ, привезли въ полномъ здравіи въ Пельи дѣтей изъ Всесвятскаго… Александра Павловна, какъ выражалась она, почувствовала себя теперь "какъ въ Царствѣ Небесномъ"…