Бездна

– Ты так ничего и не понял. Она сделана на моей заднице – знаешь почему? Потому что я на нее сажусь, ясно тебе? Я говорю правду: прошлое душит меня! Этот мальчик, которого я сфотографировала, вот он мне нравится. В нем чувствуется сила, в нем чувствуется жестокость. А ты мне талдычишь о Донателло… Ты мешаешь мне свободно осмысливать то, что я вижу, Сезар. Хочешь внушить мне, что эта статуя – всего лишь отрыжка прошлого. И доказываешь, в который уже раз, что Европа не порождает ничего нового…

Она замолчала, потом произнесла абсурдную фразу, которой привела меня в бешенство:

– К счастью, у нас еще есть террористы.

– Что ты несешь?!

– Ты прекрасно слышал: к счастью, у нас еще есть террористы.

– Я бы предпочел этого не слышать.

Ее черные глаза полыхнули мрачным огнем.

– Нет, ты не только будешь меня слушать, ты еще постараешься понять то, что я говорю. Террористы наполняют страхом этот дремотный мир, пробуждают его от спячки.

– Давай-ка, скажи это родственникам жертв одиннадцатого сентября и взрывов на вокзале Аточа[109].

Она помолчала, потом сказала:

– Тебе легко говорить…

– Легко? А тебе разве не легко изрекать подобные мерзости, да еще с таким идиотским апломбом?

Я едва сдерживался, и она это почувствовала. Моя горячность была ей непонятна – ведь она ничего не знала обо мне.

– Я имела в виду энергию. Энергию, которой больше нет. Которую утратила Европа.

– Ты никогда не покидала пределы Европы. И сама не знаешь, о чем говоришь.

– Это ты виноват.

Я похолодел. А она продолжала, заранее радуясь своей победе:

– Я уже сколько месяцев уговариваю тебя поехать со мной куда-нибудь за пределы Европы, а ты отказываешься. Неужели нужно, чтобы террористы начали взрывать музеи, – может, тогда ты осмелишься высунуть нос из твоей любимой старушки Европы?! Этот город, Венеция, не только наводит на меня скуку, Сезар, – он наводит на меня страх. Он похож на витрину, на могилу. Он – живой мертвец. А я слишком молода, чтобы жить рядом с живыми мертвецами.

И тут я заорал:

– Заткнись!

К нам тотчас подскочил официант:

– Что-нибудь не так, месье?

– Спасибо, все в порядке.

– Тогда прошу вас, потише, вы беспокоите клиентов.

– Занимайтесь своим делом!

Пас взглянула на меня с любопытством.

– Ага, наконец-то живая реакция! – объявила она с показным удовлетворением.

Я гневно возразил:

– Да что ты вообще знаешь о жизни, черт подери?! Ровно ничего, а рассуждаешь с таким апломбом, так самодовольно…

– Я просто пытаюсь тебя разбудить. Ну скажи, во что ты хочешь превратить свою Европу? В крепость? И будешь сортировать людей – кого впустить, кого оставить за воротами? Выбирать нужных иммигрантов?

– Перестань болтать глупости. Ничего ты не поняла. Мне не нужны никакие крепости, я не люблю стены. И я готов принять всех желающих.

– Надеюсь, что так, потому что я, может быть, и не отношусь к европейцам! И даже к испанцам! В нашей семье есть и Гурджиевы![110]

– Да плевать мне на твое происхождение, Пас! Я не копаюсь в родословных! Пусть в Европу едут все желающие, тем лучше! Но что касается меня, я не хочу отсюда уезжать, ты понимаешь разницу или нет? Я выбрал для себя вот такой удел – не покидать Европу, ясно? Потому что считаю ее прекрасной, потому что мне здесь хорошо, потому что я вижу то, что рядом со мной, и знаю, что находится далеко, и вот этого «далеко» мне не нужно, усвой это раз и навсегда.

– Уже усвоила: месье скукожился, месье залез в свою скорлупку и будет там сидеть до скончания века.

Я вдруг устал от этого спора. Вынул из кармана смартфон и показал ей мэйл, который неделю назад прислал мой друг Жюль, работавший в банке одной из стран Персидского залива: «Окружающий мир рушится; с марта наша группа сократилась на треть; банкиры спиваются; египетские салафиты палят направо и налево; полицейские-белуджи расстреливают детей в Манаме[111]; Йемен в огне; китайская экономика пошатнулась; монархи Персидского залива закручивают гайки; в общем, если ты еще жив, имеешь работу, жену и ребенка, считай себя счастливчиком и стучи по дереву. Чао, парень!»

Пас вернула мне смартфон и пожала плечами:

– Не могу определить – это благоразумие труса или страхи бизнесмена?

– Ты слишком глупа! Или слишком избалована!

С этими словами я встал и покинул ресторан.

Я шел куда глаза глядят. Долго шел. Не останавливаясь, чтобы выпить в этом городе, охваченном вакханалией праздников. Громкая музыка неслась из дворцов, поглощаемых черной водой, но все еще державшихся на своих древних каменных фундаментах. Чего только не видели и не знали эти дворцы! А я все думал и думал о ее словах. Неужели Венеция – это могила? Да нет, скорее дверь в вечность. Плавучий сейф красоты. В котором достаточно картин, фресок, порхающих ангелов и вознесений, способных сделать меня счастливым на тысячу лет вперед. Страх? О каком страхе может идти речь в этом городе, если он сам – полная противоположность страху?! Нет, страх не здесь, а вокруг. В тех далеких краях, где свидетельства прошлого уничтожались без всяких разговоров.