Бездна голодных глаз

И тогда богатырь Кан-ипа сказал: «Пусть умрет плохой смертью всякий бессмысленный человек, не принявший всем сердцем слово Друга людей Безмо!» И смеялись лихие наездники степей, насаживая плохих беспомощных шаманов на древки своих копий, и смеялся веселый богатырь Кан-ипа, посылая легкие камышовые стрелы в косматые головы убегающих, и смеялся Друг людей Безмо, глядя с семицветного облака на торжество правды.

— Мама, а что делали нехорошие лохматые шаманы до того, как их подняли на копья?…

— Что делали? Да разное делали… Зло всякое творили. Вот когда непослушные дети спать не ложились вовремя, то приходил шаман в костяной шапке и бросал такого неслуха на вечный сон в тамошнюю Бездну Голодных глаз — а худшее место трудно придумать… И лишь богатырь Кан-ипа сумел очистить землю от нежити, и через год всеобщий хурал провозгласил героя Вождем степей; и лишь Верхний шаман Бездны бежал от стрел, и тело его не нашли посланные воины…

— Мама, я боюсь…

— Спи, глупый… Он хоть и злой был, но совсем-совсем старенький уже, небось, помер сразу, с голодухи или еще с чего… И тогда вздохнули свободно все стойбища, а Друг людей Безмо возрадовался в небесных просторах; и теперь сидит там за столиком с зеленой свечой, вниз смотрит и все-все знает: кому сколько жить, до Занавеса, куда стада перегонять, когда света добавить, когда ночь сделать, когда грому греметь; нахмурится Безмо — и тучи ползут по небу, рассмеется — и радуга выгибается у края земли… Спи… А друг его, богатырь Кан-ипа, бросил клич, и когда волны степных наездников слились в один бушующий поток, — повел он их на проклятый Город, последний оплот мрака, и было там…

Не родилась еще та мать, не сложилась еще та сказка, но вкус ее уже дразнил языки живущих под небом — зря, что ли, учил их рассказывать Великий Друг людей Безмо, пришедший из-за Занавеса…

…Безмозглый так и не заметил, когда умелые руки ловко захлестнули его горло волосяной удавкой. За шатрами возбужденно гудел всеобщий хурал, у ближайшей коновязи мелькнул знакомый пятнистый силуэт с внимательным прищуром смеющихся глаз; вечерний воздух стал нестерпимо густым, и умирающий человек понял, что это конец.

Конец первого акта.

Интермедия

Место действия: здесь.

Время действия: сегодня и сейчас.

Декорации — их нет. Все сожжено, и едкий дым стелется по сцене, отчего фигуры разговаривающих кажутся призрачными и нереальными. Впрочем, это только кажется…

ГОЛОС (с сарказмом)

Давно ль ты стал шаманом Бездны, Сарт? К тому же Верхним… Странная идея. Я помню — ты мастак менять обличья, Большой любитель шастать по мирам, И лезть в чужие души и дела — Но стать шаманом Бездны? Пошлый фарс. В твоих мехах — прокисшее вино, И даже Бездне это не смешно.

ВТОРОЙ ГОЛОС

Ты кончил, зубоскалить, Молодой? Где взял ты это тело? У кого? Один язык тебе в нем по размеру, А остальное… Ты ж теперь апостол, Несправедливо оскорбленной Бездны Голодных глаз, лежащей меж мирами, Нематерьяльной сущности пророк, Которая стремится воплотиться Хотя б в кого — не глядя на фасад! И ты ее мечтаешь, хитрый лис, На сцену выпустить из-за кулис!…

МОЛОДОЙ (поскольку имена были названы самими собеседниками, попробуем придерживаться первоисточников, но сам он больше любил называть себя — Мом; пристально глядя на Сарта)

Стареешь, Сарт… Пылишь, а толку — чуть. Ты раньше был спокойней, холоднее, И безразличней. Ах, как ты молчал, Как улыбался, глядя на меня, Заколотого — не твоей рукою, Но все-таки с твоей подачи! — право, Как ты легко юродствовал у тела, Смеясь над непонятливым убийцей, Чья плоть теперь — моя. Да, Сарт, моя! Ты помнишь, Сарт, безумца из Сай-Кхона?! Убив меня, он шел, подобно псу, Шел за тобой и теми, кто с тобою; Он видел Бездну ранее тебя, И потерял там разум — но не нюх! Когда же ты и спутники твои Прошли сквозь Бездну — бросившись за вами, Он не прошел. Голодные глаза Забрали разум, суть и плоть безумца, И дали мне. А я дам тело им — Всем сущностям, которые томятся В горящей Бездне, чей кричащий взгляд — Единственное, что от них осталось! Ступившие за грань добра и зла — Я выпущу их в мир и дам тела!

САРТ

Тогда зачем ты мучишь лицедея? Да, дар его — как дрожжи в здешнем тесте, Не знающем ни веры, ни театра, И тесто скоро разорвет квашню. Мне кажется, из множества миров, Которые объединяет Бездна — А я их знаю, я по ним ходил, Пока не смог попасть в необходимый, — Из множества миров лишь на одном Возникла мысль, что все вокруг — есть сцена, А, значит, где-то есть и режиссер, Ведущий от пролога к эпилогу, Все знающий в спектакле наперед, Актера боль и зрительские слезы Заложены им раз и навсегда; Актер свободен — но в пределах сцены, Свободен зритель — но в пределах зала, Равно свободен плакать и смеяться, Равно свободен жить и умирать. И в здешний мир разбитых витражей, Разбитых слов, чья власть была огромна, Но рухнула — на время иль навечно — Ты хочешь бросить веру и театр, И выпустить толпу статистов — Бездну! Ты был бы прав, когда б ты точно знал, Каков финал — и будет ли финал!

МОЛОДОЙ