Говоря последние слова, Ланселот почувствовал, что, в отличие от своего ученого спутника, роль ангела Господня оказалась для него не лишена приятности, так что, если вернуться не удастся, можно будет, по крайней мере, освоить роль какого-нибудь библейского пророка и прародителя рода человеческого. А что, тоже неплохо на крайний случай! Тут он вспомнил, как Бельфегор, войдя в трогательный образ коматозного фюрера, втолковывал ему что-то про то, как зло ежечасно порождает добро. А может, в Содом его занесло вовсе не случайно? Может эта библейская картинка, которую кто-то решил ему показать во всех цветах и красках, совсем об обратном? Вот он, Содом этот – безусловное зло, и никакого добра, ясное дело, от него не дождешься. Приходит сюда, значит, праведный Лот, родной племянник самого Авраама, и начинает наставлять этих греховодников на путь истинный, а от них как от стенки горох, ничего хорошего не прививается. То есть, в принципе, нет! Что это значит? А вот что – рановато к таким лезть с праведностью, всепрощением да толерантностью – только хуже будет. Вон наш праведник Лот не только содомлян, но даже своих родных дочерей от греха-то отвадить не смог, да и сам скоро падет вместе с ними. В общем, ничего не выйдет, пока не появится ангел с мечом огненным да не вразумит как следует, пока не научит больно – что не свято, то
Эти его непривычные думы прервал деликатным покашливанием Лот, который уже собрал свои пожитки и стоял наготове у двери с женой и дочерьми, ожидая дальнейших приказаний свыше. Впрочем, Лотова супруга, кажется, не проявляла особого энтузиазма в том, что придется выполнить божью волю, оставив на погибель все нажитое имущество. Обводя в последний раз взглядом свой дом, она плакала и причитала. Однако Лот, посуровев лицом, не допускал возражений. Он вытолкнул жену за порог, вышел сам, а за ним последовали обе девушки. Через минуту вся процессия во главе с «ангелами» уже спешно направлялась к городским воротам. По пути никто препятствий им чинить и не думал, потому что все жители Содома, ослепленные световой вспышкой, были заняты исключительно собой, своим пошатнувшимся здоровьем. Миновав открытые настежь ворота, они двинулись по дороге, которая вела вверх, по направлению к горам, где, как пояснил Лот, есть глубокие пещеры, где можно укрыться.
– Лот, если снова будет такая же вспышка позади нас, ни в коем случае не оборачивайся сам и вели не делать этого своим женщинам, особенно жене. Ты слышишь меня – жене! Надо будет упасть на землю и закрыть голову руками, вот так, – сказал Ланселот, имея в виду первые приемы выживания при атомном взрыве. Лот тут же транслировал это жене и дочерям, указывая рукой на оставленный город. Через полчаса они достигли первых скал, которые могли обеспечить им какую-то защиту. И только успели за них завернуть, в небе произошла новая вспышка. На сей раз она была намного сильнее первой и сопровождалась немыслимым грохотом взрыва, который почти сразу достиг их ушей. Огромные скалы сотряслись, готовые рухнуть на головы людей, но угрожающе покачнувшись на своих вековых каменных ложах, устояли.
– Где жена, – закричал в отчаянии Лот, – где моя Юдифь?!
Действительно, женщины рядом с ними не было. Ланселот выглянул из укрытия – позади, немного не доходя до первой скалы, стояла жена Лота, точнее, все, что от нее осталось, – мгновенно спекшаяся в камень, но все еще пылавшая огнем серая зола, отдаленно напоминавшая контуры человеческого тела. Как и было предсказано, она отстала ото всех, чтобы оглянуться в последний раз на свой город, застыв навсегда страшным монументом.
– Почти спасена и погибла навеки! – прозвучал за спиной не лишенный патетики голос Трофимова-Рузовского. – Через много веков такую надпись выбьют на этом печальном месте. Так и не смогли содомляне понять: чтобы выжить, всяким живым тварям не голая сила нужна, а, хочешь – не хочешь, согласие и взаимопомощь, короче, коэволюция. Но до этого еще не скоро дойдет…
А Содом, точнее, место, где он стоял, ярко пылал. В нем не осталось ни окружавших его стен, ни единого целого дома. Все жители мгновенно сгорели, так же как и разделившая их участь Юдифь. Но вдруг эта страшная и завораживающая картина начала меркнуть, меркнуть и вот совершенно исчезла.