Бездна твоих страхов

Мы отошли подальше от входа в квартиру, вглубь темного лабиринта колонн. Я достал из-под замурованного окна пачку «Вест Лайт». Мы закурили. Я по привычке держал сигарету заблаговременно спрятанными там же карандашами – на манер китайских палочек, – чтобы отец не унюхал запах курева от рукавов и пальцев. Вика же наслаждалась табаком в полной мере, пуская то колечки, то дымный водопад из носа в рот. Невольно залюбовавшись необычным зрелищем, я отвлекся лишь, когда из-за двери, ведущей обратно в квартиру раздалось яростное: – Валера!

Появление отца застало меня врасплох. Я ведь все точно рассчитал – я должен был услышать, как хлопнет входная дверь в предбанник. Видимо, виски ударило мне в голову, или меня отвлекла Вика, но появление отца я проворонил, и теперь он был где-то здесь, на техническом этаже. Сигарету я тут же бросил под ноги и затушил краем тапка, девушка же пьяно захихикала, вновь продемонстрировав свои великолепные клычки.

– Тихо! – шепнул тогда я, уводя ее в нишу за машинным отделением лифта. Это было странное, непонятно для чего предназначенное углубление с невероятно узким проходом, расширяющееся внутри, словно какая-то архитектурная верша. Мы оказались в полной темноте, прижатые друг к другу, будто шпроты, и я болезненно прислушивался к эху тяжелых шагов, разносившемуся по темным лабиринтам чердака. На столь близкое присутствие девушки, которая мне нравилась, организм отреагировал вполне определенным образом, и я со смущением заметил, что упираюсь своим причинным местом Вике туда, где у ее джинсов была ширинка. Но девушку это, кажется, не смущало. Если бы я мог видеть в темноте, перед глазами наверняка бы предстали чертенята, пляшущие у нее в глазах, и клыкастая озорная улыбка.

– Валера, выходи, мать твою! – орал отец, но я ничего не слышал, потому что сначала на меня пахнуло запахом алкоголя и блеска для губ, а потом мы поцеловались. Ее влажный язык метался по моему рту, горячее дыхание обдавало мне лицо, а руки расстегивали ремень на джинсах. – Так даже прикольней! – шепнула она мне в тот вечер. Вика пыталась залезть мне в ширинку, пьяно подхихикивая, и мне пришлось зажать ей рот – громадная ладонь накрыла прелестное личико почти полностью. Она силилась сбросить руку и что-то мычала, даже царапалась, но потом угомонилась.

В кармане завибрировало. По техэтажу омерзительной трелью разнесся надоевший до зубовного скрежета рингтон Нокии. – Можешь не прятаться, я тебя слышу, – голос отца раздался где-то за углом, совсем рядом. – Подожди здесь, я потом тебя выведу, – еле слышно шепнул я Вике на ухо. Длинные благоухающие шампунем волосы мотнулись где-то рядом с моим лицом. Кажется, она кивнула.

Когда я вышел из ниши, передо мной предстал разъяренный отец. Наклонив голову и раздувая ноздри, похожий на бешеного быка, он светил на меня светодиодным фонариком и с презрением рассматривал. Будучи выше него на полторы головы, я все же чувствовал себя в тот момент лилипутом под пятой Гулливера.

– Ну что, фуфел, попался?! И хули ты тут делал?

Не помню, что я ответил. Впрочем, мои слова для отца никогда не имели значения. Что бы я тогда ни сказал, удар последовал бы в любом случае. Первый пришелся в живот и выбил из меня весь воздух. Второй был тыльной стороной ладони по лицу и разбил мне в кровь нос. Крепкой, мощной как клешня рукой он схватил меня сзади за шею и сдавил пальцами, причиняя почти невыносимую боль. В таком виде он затащил меня обратно в квартиру – согнувшегося пополам и униженного. Папа разжал пальцы, и я рухнул на пол, хватая ртом воздух, а он стоял надо мной, огромный и беспощадный. – Никогда! Больше! Не! Смей! Туда! Ходить! – каждое свое слово отец сопровождал взвешенным ударом ноги по моим ребрам, – Если тебя засекут коммунальщики… Ты вылетишь из этого дома! Занесу, кому надо, и тебя выпишут сразу на улицу. Сможешь ночевать хоть на чердаках, хоть на теплотрассах! Ты меня услышал? – я кивнул, не в силах издать ни звука, – И пока ты живешь в моем доме – никаких! Ебанных! Сигарет!

Последние три удара оказались сильнее предыдущих и, похоже, пришлись куда-то в почку, потому что от боли я почти ничего не соображал. Заперев дверь на техэтаж на ключ, отец спустился к себе и отправился на кухню. Я попытался дозвониться до Вики, чтобы объяснить, что выкраду ключи, как только папа уснет, но услышал лишь, что «абонент вне зоны действия сети» – наверное, стены в новостройке оказались весьма толстыми, или у нее сел мобильник. Отец еще долго ворочался внизу, представляясь мне яростным медведем-шатуном в буреломе. Сложно сказать, сколько прошло времени – от боли в ребрах мне казалось, что секунды растягиваются на часы, а минуты – на сутки. Я лежал, свернувшись калачиком, утопая в боли и жалости к себе, не замечая, как проваливаюсь в объятия сна. Не знаю, через сколько я очнулся тогда, но за окном была уже глубокая ночь.