Бездна взывает к бездне

Но вот Соболинский посмотрел на нее, на миг, оторвавшись от карт, и она словно бы обожглась. Ничего не было сказано, лишь едва заметное движение губ, ласкающий взгляд, и она уже все ему простила! Сердце ее учащенно забилось. Тут уж ничего не поделаешь, жребий брошен. Она выпьет эту любовь до дна и пойдет дальше. Но сначала насладится этим вполне…

Играли недолго. Соболинский проиграл больше других, но сумму, впрочем, для него незначительную, Лежечев также незначительно выиграл, Евдокия Павловна и Василий Игнатьевич остались при своих.

– Что ж, не везет в карты, так повезет в любви, – заметил Серж, расплачиваясь с Лежечевым.

– Быть может, вы сейчас уже расплачиваетесь за это везение? – усмехнулся тот.

– Это скорее аванс, – не остался в долгу Серж. – Мой сегодняшний проигрыш к тому же пустяшный. Надеюсь, что в ближайшем будущем я проиграю достаточно, чтобы мне повезло в любви настолько, насколько я этого хочу.

И Серж выразительно посмотрел на нее. Лежечев помрачнел. Проходя мимо Шурочки, он задержался и со значением сказал:

– Берегитесь!

– Чего?

– Неужели же, Александрин, вы не замечаете его особого взгляда? Он смотрит именно на вас! Я бы убил его, но… – Владимир судорожно сглотнул. – К несчастью, мерзавец прекрасно стреляет и холоден как лед. Ни сердце его никогда не дрогнет, ни рука. Его трудно убить, и судя по тому, в каком состоянии находится сейчас графиня Б*, разлюбить так же трудно. Если хотите, я завтра же поговорю с вашим отцом.

– С отцом?

– Вы знаете о моих намерениях, Александрин…

– Нет, это невозможно, – испугалась Шурочка.

– Отчего же?

– Он никогда не согласится.

– А вы? Вы согласны? – Владимир смотрел на нее в упор. Она заметалась. Что сказать? К счастью, к ним уже спешила Евдокия Павловна, которая всегда была начеку. К счастью! Вот уже никогда бы не подумала, что так обрадуется маменьке!

– Позже, – одними губами сказала она, и Лежечев от нее тут же отошел.

– Я слышал, у вашей дочери, у Долли, очаровательный голос, – сладко сказал Серж. – Может быть, она осчастливит нас своим пением?

Долли расцвела. Она ждала этого весь вечер, намеренно перебирая клавиши фортепьяно! И вот, свершилось!

– Дитя мое, я буду тебе аккомпанировать, – тут же вызвалась Евдокия Павловна и сама села за старенький дребезжащий рояль.

Соболинский встал подле и, не отрываясь, стал смотреть на Долли, которая приняла это за чистую монету. Лежечев уселся рядом с Шурочкой. Пела Долли, как всегда, отвратительно! Но Вольдемар ничего, казалось, не замечал. Что же касается Соболинского… Серж добросовестно играл свою роль и даже сказал:

– Браво!

В общем, вечер выдался мирный и приятный. Лежечев, уходя, многозначительно намекнул Шурочке:

– До завтра.

А когда все вышли на крыльцо, Серж, воспользовавшись сумерками, несильно сжал ее руку и шепнул:

– Сегодня ночью, в беседке. Я тебя буду ждать. Ведь ты мною довольна?

Едва гости уехали, в гостиной началось бурное обсуждение. Больше всех старалась Долли.

– Я же говорила, что стоит мне надеть зеленое платье, и все будут смотреть только на меня! – трещала она. – Мой голос произвел впечатление на мсье Соболинского! Правда, маменька? Ведь вы это тоже заметили? Он даже сказал «Браво!».

– Да, дитя мое. Это заметили все, – ласково сказала Евдокия Павловна. – Я рада, что в нашем доме собирается такое изысканное общество. Наконец-то! Не забывайте, что мы из старинного и знатного рода князей Михайловых-Замойских!

– Маменька, как вы думаете, мсье Соболинский может жениться на провинциальной девушке? – простодушно спросила Долли.

– Сомневаюсь, что он вообще может жениться, – буркнул Василий Игнатьевич.

«А я – выйти замуж, – тайно вздохнула Шурочка. – А потому надо позаботиться о себе самой». Она с трудом дотерпела до конца этой беседы. Как же все они наивны и глупы! Ведь на самом-то деле Владимир Лежечев только и ждет ее согласия, чтобы поговорить с отцом, а Серж… Серж сегодня ночью ждет ее в саду, в беседке. И она туда пойдет!

Эти светлые, короткие ночи в июле были удивительно теплыми. Днем становилось жарко и душно, а сейчас темнота ласкала, словно бархат, отдавая дневное тепло. Звезды мерцали в ночи, похожие на свечки, но прекраснее всего была луна, яркая и полная. Она освещала сад и тропинку, по которой, дрожа, шла Шурочка.

Это не был страх. Она уже все для себя решила. Это было нетерпение. Она шла на свое третье свидание. Только бы он был там!

Он был в беседке. И тоже нетерпелив.

– Тебя никто не видел? – спросила она, отвечая на его жадные поцелуи.

– Я об этом не думал. Ты боишься?

– Мне уже все равно. Целуй меня крепче, Сережа!