Бездомная

В общем, осталась я наедине со своим положительным тестом (к счастью, это не был тест на ВИЧ); щека у меня распухла, а мысли в голове молниеносно сменяли друг друга: что делать?! Не могу же я родить ребенка сейчас, когда моя карьера на самом пике! Да я вообще не хочу рожать! Ни сейчас, ни когда-либо: не гожусь я в матери! Меня сроду не тянуло к хорошеньким карапузам, я не заглядывала в детские коляски, не забавляла погремушками чужих младенцев. Нет уж: ребенок – это последнее, чего мне хотелось. Ну, разве что использовать его как крючок, чтобы подцепить Кшиштофа: тогда бы я подбросила этого ребенка няньке – словом, как-нибудь бы выкрутилась; но теперь? Теперь, когда я осталась одна? Быть матерью-одиночкой? Иметь ребенка от сукиного сына, которого я возненавидела всем своим существом?! О не-е-ет, не дождетесь!..

Осторожно поспрашивав кое-где, я раздобыла адрес врача-коновала, промышлявшего устранением подобных неприятностей, и… совершила очередную ошибку. Я попросила свою мать, чтобы она со мной побыла. Знаешь, аборт – это все-таки общий наркоз… Эй, Кинга, что опять стряслось?! Слово «аборт» тоже приводит тебя в волнение?! Послушай, подруга, тебе тридцать лет, ты волочишься по мусоркам, а тебя все еще трогают такие вещи?! Кинга, умоляю тебя, перестань рыдать! Что я такого сказала?..

Ася – у нее и самой слезы подступали к глазам – попыталась обнять Бездомную, но та оттолкнула ее и рыдала, уткнувшись головой в скрещенные руки.

«Боже, она же говорила, что потеряла ребенка! – Ася с досады прикусила язык, сожалея о сказанном. – Какая же я дура безголовая! Надо ее как-то утешить!»

Рыдания понемногу стихали, Кинга успокаивалась.

– Извини, – наконец прошептала она. – Не знаю, что на меня нашло. Так ты сделала то, что собиралась? – Она подняла на Асю глаза, полные слез.

Та лишь кивнула: в горле стояли комом собственные невыплаканные слезы.

– И ты никогда не сожалела?

Ася помотала головой.

– Единственное, о чем я жалею, – так это о том, что рассказала матери, – тихо произнесла она. – Мои родители многое мне прощали, я не была таким уж послушным ребенком, и легким подростком я тоже не была. В общем, дала я им прикурить. Мой выбор профессии тоже разочаровал их, но все это они как-то пережили. А вот когда мать узнала, что я хочу прервать беременность… Нет, скандала она мне не устроила. Сказала лишь, что детоубийцу на порог не пустит. Что думать я должна была до, а не после. Что ребенка можно отдать на усыновление, это сделает счастливым бесплодную пару, мечтающую о такой крохе. Что у существа, которое я собираюсь убить, уже есть головка, животик, ручки и ножки, что… Черт, я ненавижу свою мать за то, что она мне тогда наговорила. И ненавижу себя – за то, что назло ей пошла на аборт одна и сделала его. Мне прервали беременность, извлекли плод – вместе с головкой, ручками и ножками. – Ася тяжело откинулась на спинку стула и залилась слезами, точно Кинга минуту назад. – Знаешь, я иногда вижу его… Вижу этого малыша… Всего растерзанного, искалеченного, как на плакатах против абортов… И, сдохнуть, не могу себе этого простить, понимаешь, Кинга? Он ведь мог жить. Я могла отдать его кому-нибудь, кто бы его полюбил. Может, я бы и сама полюбила его… Но нет, я прервала беременность – назло матери и Крулю… Ну что ты так на меня пялишься?! – заорала она, подняв на Кингу опухшие от слез глаза. – Что, теперь и ты будешь презирать меня?! Святая Кинга, которая подбирает бездомных кошек, имеет право плевать на лживую шлюху, которая пишет о чужих преступлениях, а сама убила собственного ребенка! Так плюй, подруга, плюй!