Бездомная

Да. Впервые за два года на сердце у меня было легко. Боль еще вернется, наверняка вернется, но на данный момент моя жизнь обрела смысл и цель.

В «КонГарден» я прилетела словно на крыльях. Как всегда, я была первой, поэтому включила компьютер и полностью погрузилась в работу над новым проектом. Я и не заметила, как стали приходить коллеги; а может быть, нужно было заметить?.. Не обратила я внимания и на странную тишину, такую несвойственную этому месту; а тишина, казалось, с каждой минутой нарастала.

Наконец кто-то толкнул меня в плечо, и лишь это заставило меня поднять глаза.

Это Павел, правая рука шефа. Его лицо было искажено такой странной гримасой, что я тут же поняла: он уже знает. Уже читал статью. Сумел ли он понять, сможет ли и дальше работать со мной под одной крышей – или?.. На его лице я ничего не могла прочесть – оно напоминало скорее неподвижную маску.

Не говоря ни слова, он указал мне на кабинет Конрада.

Я поднялась и направилась к двери, чувствуя на себе взгляды всех сотрудников. Ноги были ватными. Кажется, это были самые длинные двадцать метров в моей жизни. По крайней мере, так мне в тот момент показалось.

Войдя и закрыв за собой дверь, я увидела Конрада; выглядел он постаревшим на десять лет. Он стоял, опершись обеими руками о стол, а перед ним лежала газета с кричащим издалека кроваво-красным заголо… стоп, стоп, кроваво-красным?!

Дрожащими руками я поднесла газету к глазам. Истекающие кровавыми каплями буквы кричали: «ОНА ЖИВЬЕМ ЗАКОПАЛА МАЛЕНЬКОГО РЕБЕНКА! СУД ЕЕ ОПРАВДАЛ!!!». И на полстраницы – моя фотография: фотография ехидно улыбающейся убийцы, довольной своим поступком.

«Ася, как ты могла?» – мысленно простонала Кинга, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног, а плечи давит неподъемная тяжесть. Несмотря на это, она продолжала стоять на ногах, держа трясущимися руками газету, будто пропитанную кровью тряпку.

– Кинга… – Голос Конрада заставил ее на мгновение оторвать взгляд от этих букв и этой надписи. Мужчина, всегда спокойный и улыбчивый, выглядел так, точно сейчас расплачется. – У меня четверо детей, я люблю их больше жизни, а при этом… в моей фирме работает женщина, которая не только убила своего ребенка, но, похоже, и гордится этим.

«Что ты говоришь?! – хотела закричать она. – Как ты можешь?!»

Мог. Глядя на ее фотографию, которая «украшала» статью, – мог…

– Если уж наши суды настолько… милосердны, – продолжал он сдавленным от гнева голосом, – что выпускают на свободу таких… таких, как ты, то Бог тебе судья. Уходи, женщина, и не появляйся здесь больше. У меня нет слов, чтобы высказать, как я тебя презираю…

Он отвернулся. Она видела, как дрожит его спина.

И она… ушла. Просто ушла. Сказать было нечего.

Она волочилась по городским улицам, втягивая голову в плечи, как тогда, когда была бездомной; она старалась исчезнуть, стать невидимой для прохожих, спешащих по своим делам.

Газету с кричащим заголовком «ОНА ЖИВЬЕМ ЗАКОПАЛА МАЛЕНЬКОГО РЕБЕНКА!» и собственной фотографией она видела везде: на витринах киосков, у газетчиков, рекламировавших сенсационную новость: «Последовательница Каролины М.!», в руках людей, ждущих автобуса… Ее обжигал каждый взгляд, останавливающийся на ней, и в этих взглядах она угадывала сперва узнавание, затем шок и ненависть.

Она ускорила шаг.