Бездомники

— Обыкновеннымъ нищимъ подаемъ по копйк, а ты ужъ свой человкъ, теб пятачокъ, — проговорилъ онъ.

— Благодаримъ покорно.

Чубыкинъ хотлъ уходить.

— Постой… — остановилъ его приказчикъ. — Все еще малодушествуешь? Все еще пьешь?

— Да ужъ это моя тропинка до могилы. Дай вамъ Богъ здоровья.

Чубыкинъ опять сдлалъ движеніе, чтобы выйти изъ лавки.

— Погоди… Чего бжишь! Передъ отцомъ-то уже объявлялся? — задалъ ему вопросъ приказчикъ.

— Въ вашу лавку — въ первую. Къ отцу потомъ. Отецъ добромъ не подастъ. Съ него надо нахрапомъ брать. Прощенья просимъ.

Черезъ минуту Чубыкинъ входилъ въ мясную лавку, находящуюся рядомъ съ щепенной.

У входа за ясневой конторкой виднлся хозяинъ лавки, среднихъ лтъ мужчина въ бломъ передник поверхъ чуйки и въ суконномъ картуз. Чубыкинъ сдлалъ ему подъ козырекъ, приложивъ красную руку около праваго виска къ своей войлочной шапк, и произнесъ:

— Михаилу Акимычу особенное… Пожертвуйте прежнему сосду гривенничекъ на сткляночку съ килечкой…

— Ба! Пудъ! Опять въ Петербург? Да вдь тебя, говорятъ, только что выслали въ Шлиссельбургъ, — сказалъ онъ.

— А вы думаете, Михайло Акимычъ, тамъ нашему брату, посадскому, сладко живется? Ой-ой! Время осеннее. Богомольцы перестали здить. Прозжихъ черезъ Шлюшинъ тоже не перевалило. Стрляй, не стрляй — ничего не очистится.

— И все еще виномъ балуешься? Вишь, ликъ-то какъ у тебя перекосило! Пора-бы это теб, Пудъ, все бросить.

— Бросить. Хе-хе-хе… Михайло Акимычъ… А вдругъ кто найдетъ, если я брошу?.. На вкъ несчастный человкъ будетъ. Пожертвуйте отъ щедротъ своихъ, что не жаль…

— Изволь. Только вдь теб на вино. Пользы отъ моей жертвы никакой не будетъ.

— И не скрываю-съ, что на вино. Не обманываю, не надуваю, не гршу.

— Вотъ теб гривенникъ. А только ты лучше купи сайку съ печенкой, да пошь хорошенько.

— Солененькаго нашему брату лучше, Михайло Акимычъ. Вотъ возьму я селедочку за пятачокъ…

— Да брось ты это, наплюй… Побаловалъ и за щеку… Примирись съ отцомъ.

— Отецъ и я, Михайло Акимычъ, все равно, что небо и земля. Какъ земл съ небомъ не сойтись, такъ и мн съ нимъ. Желаю добраго здоровья, — поклонился Чубыкинъ, пятясь къ двери.

— Поклонись ему, повинись передъ нимъ, — продолжалъ хозяинъ мясной лавки.

— Мн передъ нимъ виниться нечего. Онъ передо мной виноватъ.

— А ты гордость-то смири…

— Эхъ, Михайло Акимычъ! Вдь вы наши дла знаете. Не вамъ разсказывать! Ну, благодарю покорно за ваши ласки! Не оставьте впредь, если насъ не вышлютъ.

Чубыкинъ юркнулъ за дверь.

И вотъ онъ передъ суровской лавкой своего дяди, брата покойной матери. На вывск золотыми буквами значилось: «Продажа суровскихъ и галантерейныхъ товаровъ купца О. В. Укромина». Лавку только что отворяли. Приказчики стояли гурьбой передъ полуотворенными дверьми. Старшій приказчикъ звенлъ ключами. Чубыкинъ подошелъ къ нимъ и вытянулся во фрунтъ.

— Господамъ суровщикамъ поклонъ и почтеніе! Дяденька Осипъ Вавилычъ все-ли въ добромъ здоровь?

— А, Пудя! Опять объявился! — весело заговорили приказчики.

— Вчера изъ богоспасаемаго града Шлютина. Богъ милости прислалъ, — отвчалъ Чубыкинъ. — Ну-ка, ребятки, складывайтесь дядину племяннику на бутылочку.

— Постой… погоди… Надъ нами не каплетъ. А дяденька твой Осипъ Вавилычъ только вчера вспоминалъ о теб,- сказалъ старшій приказчикъ съ подстриженной бородкой. — Прочиталъ онъ въ газетахъ, что есть какая-то лечебница, гд лечатъ отъ запоя… «Вотъ-бы, говоритъ, нашего Пуда»…

— Мн, Василій Парамонычъ, лягушку въ водку сажали, съ лягушкой меня водкой поили — и то ничего не помогло, — былъ отвтъ.

— Тьфу ты пропасть! — плюнулъ приказчикъ въ барашковой скуфейк. — И неужто посл этого не опротивло?

— Напротивъ, другъ… Даже слаще стала. Пожертвуй, Филимоша, гривенничекъ! — обратился къ нему Чубыкинъ. — Кажется, вдь тебя Филимономъ звать?

— Правильно. Но я пожертвовалъ-бы теб и больше, да вдь попусту: ты пропьешь.

— Пропью, милый… Это правильно… Но все-таки хоть въ закусочной гд-нибудь-бы всласть пообдать. Давно ужъ я горячаго не лъ. Сейчасъ-бы это я сткляночку, а потомъ селянку на сковородк съ ветчинкой. Вотъ я ужъ пятіалтынный насбиралъ. Да что пятіалтынный! Пятіалтынный мало.

Приказчики распахнули ставни и вошли въ лавку. Вошелъ вслдъ за ними и Чубыкинъ. Старшій приказчикъ посмотрлъ на него съ ногъ до головы и сказалъ:

— Накормить-то тебя, Пудя, и сейчасъ можемъ. Стоитъ только саечника позвать. У него и селянка есть, и все…

— Ярославскій Борель? Знаю я его… и онъ меня, поди, помнитъ. даль я у него… Но безъ сороковочки-то, Василій Парамонычъ, мн и кусокъ въ горло не пойдетъ. Да и зачмъ васъ конфузить тутъ около лавки. А вы сложитесь, кому что не жаль, и отпустите мн деньгами. Отнесу я дань въ казенку, выпью за ваше здоровье общее, а затмъ въ закусочную. Сыпьте, господа, въ шапку Пуду Чубыкину, сыпьте…

И Пудъ Чубыкинъ снялъ свою войлочную шапченку и протянулъ ее приказчикамъ.

Приказчики медлили, и одинъ изъ нихъ произнесъ:

— Складчину мы сдлаемъ, не въ этомъ рчь. Но не лучше-ли для тебя сапоженки какіе ни на-есть купить? Вонъ у тебя что на ногахъ-то…

Третій приказчикъ махнулъ рукой.