– Тогда ладно, – сказала она, вдруг растерявшись.
– Ты должна признать, что я имею право сердиться, – сказал Лахлан здраво. – Сестра моей собственной жены украдкой отправляется ночью на берег, чтобы встретиться с Майей Колдуньей. И что я должен думать?
– Что у меня на то была веская причина, – отрезала Изабо, снова распалившись.
– Что ж, я буду рад узнать ее.
Изабо бросила на него полный возмущения взгляд.
– Я и пытаюсь рассказать тебе.
– Ну так расскажи.
Изабо набрала воздуху.
– Майя пришла, чтобы рассказать мне новости, – сказала она. – Причем с серьезным риском для себя! Она пришла рассказать нам, что мы направляемся в ловушку. Фэйрги ожидают, что мы нанесем им удар, и готовы к этому.
– Ну, это не такая уж и новость, – медленно сказал Лахлан. – Я и не ожидал обнаружить Карриг пустым и беззащитным, несмотря на все твои уверения, что все фэйрги уплывают на лето на юг.
–
– Да, да, знаю. Не надо выходить из себя. Это единственная новость, которую она принесла? Если так, то…
– Нет, – воскликнула Изабо, порядком разозлившись. – Далеко не единственная! Но если тебе не интересно..
– Ну, дети, хватит пререкаться! – остановила их Мегэн. – Вы ничуть не лучше Оуэна и Ольвинны! Это что, подходящее место для подобного разговора? Мы все устали и вымотались и говорим одно и то же. Давайте вернемся обратно в лагерь и поговорим обо всем этом наедине. А поскольку Колдунья была так любезна, что проделала все это расстояние с таким риском для себя, чтобы сообщить нам новости, то, возможно, она сможет это сделать сама. И объяснить,
– А это и не так, – хрипло сказала Майя. – С чего бы я стала это делать? Я пришла предупредить Рыжую, потому что у нее моя дочь. Я не хочу, чтобы моя малышка Бронни утонула.
– Утонула? – насмешливо переспросил Лахлан. – Ты что, забыла, что у нее есть жабры и плавники? Сомневаюсь, чтобы она могла утонуть.
– Если Жрицам Йора удастся задуманное, то вы все здесь утонете, – безразлично отозвалась Майя. – Мне нет дела ни до тебя, ни до твоей отвратительной старой тетки. Но мне есть дело до моей Бронни и, как ни странно, до Рыжей. Я пришла предупредить
– Как ни странно, я тебе верю, – сказала Мегэн. – Пожалуйста, от этого сырого морского воздуха у меня ноют все кости, и это очень меня раздражает. Давайте отправимся куда-нибудь, где мы все могли бы сесть и поговорить, как воспитанные люди.
Лахлан недоверчиво фыркнул.
– Пожалуй, так ты договоришься до того, чтобы предложить Колдунье вина и ужин.
– Буду очень признательна, – учтиво заметила Майя. – Это было бы очень любезно с вашей стороны.
Лахлан рассмеялся, хотя и ядовито. Отвесив изысканный поклон, он предложил Майе руку.
– Мадам, могу я проводить вас в королевский шатер?
– Благодарю вас, добрый сэр, – отозвалась Майя с тем же самым горьким сарказмом в голосе.
Они рука об руку удалились с пляжа, предшествуемые солдатами, освещавшими им дорогу. Подошел Дайд и, взяв Изабо за руку, поставил ее на ноги.
– Кто бы подумал, что мы доживем до такого? – сказал он. – Это лишний раз доказывает, что все возможно.
Изабо ничего не ответила, слишком уставшая и смятенная, чтобы придумать остроумный ответ. Он сжал ее локоть.
– Не переживай так, Бо. Я чувствую за всем этим руку Прях. Разве ты не чувствуешь? Натянулась новая нить, и кто знает, куда она приведет нас.
Сани летели вперед, взметая снег из под широких полозьев.
Ее отец все понял без слов. Он просто сказал:
– Значит, ты едешь с нами в Карриг?
И она ответила:
– Да.
Вот так, лежа в санях, завистливо наблюдая за тем, как Шрамолицые Воины вокруг нее несутся по снежному склону на своих салазках, она в последний раз покинула Хребет Мира. Скоро они вновь окажутся среди деревьев, и сани придется оставить. Ей придется вылезти и идти пешком, как и все остальные солдаты. Изолт не могла дождаться этого. Ее страшно раздражало, что с ней обращаются, как с инвалидом, раздражало, когда ей напоминали, что она оказалась достаточно глупа, чтобы попасть в лавину. Мак-Синн и его люди считали, что проявляют доброту, опекая ее и запрещая ей напрягаться, но Изолт была Шрамолицей Воительницей и хотела быть непобедимой.
Из всех них один Хан'гарад понимал ее. Он ни разу не упомянул о ее ранениях и обращался с ней так, как будто она была цела и невредима. Ни разу он не предложил помочь ей, когда она хромала по лагерю, ни разу не осведомился, хорошо ли она спала.