Бездушный

— А я по-другому не могу, — с сожалением выдыхает он. — Хотел бы, Машенька, — прислоняется колючей щекой к моему виску, вдыхает запах моих волос. — Но не могу. Только такой формат имею возможность предложить. Я душевный инвалид, Машенька, — хрипит. — Не ищи во мне большего. Нет у меня ничего, — продолжает говорить мне в висок. И внутренне начинает потряхивать от этой больной близости.

Вот он вжимает меня в себя, пахнет желанным, любимым мужчиной, говорит хрипло, надрывно, но то, что срывается с его губ, приносит боль. А мне всего лишь надо, чтобы меня полюбили.

— А я так не умею… — снова всхлипываю. — Не научилась… Отпустите, — упираюсь в его грудь ладонями, там, где бьется бездушное сердце.

Толкаю.

Потому что еще чуть-чуть, и я уплыву, растворюсь, снова не смогу устоять перед его напором. Опять потеряю себя. А я не хочу больше себя терять, иначе от меня ничего не останется.

Мужчина не реагирует, не поддается, не отпускает.

— Ну, пожалуйста. Пожалуйста! — уже бью его в грудь в истерике. — Отпустите!

Еще толчок, и Роберт поддается, отшатываясь от меня. Зажмуриваю глаза, сжимая в ладонях края подоконника, пытаясь прийти в себя.

Убежать сейчас будет означать окончательно потерять этого мужчину. Потерять те крохи близости, что он мне может дать. А потому унизительно хочется остаться, чтобы еще раз испытать эту близость, еще раз прикоснуться, почувствовать его. Но так нельзя, так станет еще хуже и невыносимее.

Мужчина отходит к столу и прикуривает сигарету, снова садясь в кресло, чувствую, что смотрит на меня, но боюсь посмотреть на него.

Беру себя в руки, отталкиваюсь от подоконника и выбегаю из кабинета. Несусь наверх, запираюсь в комнате, падаю на кровать, утыкаюсь лицом в подушки и рыдаю, как ненормальная, захлёбываясь в истерике. Я не просто запала на этого мужика.

Я влюбилась.

Влюбилась безответно.

Без продолжения и без надежд...

Глава 26

Роберт

Ее проблемы я решил. Только девочка об этом не знает. Хотел сказать, но…

Мария где-то права. Я вынуждаю ее быть обязанной. Что-то подсказывает, что после сцены в моем кабинете Маша способна уйти, если исключить внешнюю опасность. А я не хочу, чтобы она уходила. Постоянно обманываю себя мыслью, что всё ради Артема. Но это ложь. Мне эгоистично не хочется терять ее из виду. Сам до конца присвоить не могу и отпустить тоже.

С появлением Марии наш дом стал похож на дом, а не на склеп и место моей скорби. Что с этим делать, я не знаю. Глупо, тупо, не по-мужски, бессильно. Но мне всё равно. Я такой же потерянный, как и Мария. Она не принимает мой формат, я – ее.

А компромиссов здесь не может быть.

И вот она рыдает в своей спальне в подушки, а я пью коньяк в кабинете, закусывая тортом, и смотрю в камеру. Темно, свет она не зажигала, я вижу всего лишь очертания, но слышу, что плачет.

И нет, мне не всё равно. Мне, сука, очень жаль, что я не могу дать ей то, чего девочка хочет. Она слишком романтична и ванильна, а я таким уже никогда не буду. Она молода, и у нее всё впереди, а у меня позади. Она ураган, энергия, солнце. Я… я даже не понимаю, кто я.

Натыкаюсь глазами на коробку с часами, и хочется расхерачить их о стену. Я не знал, что у нее день рождения. Нет, данные Марии я изучал, но даты не запоминал. Незачем… Узнал случайно, наблюдая в камеры. И мне захотелось поднять девочке настроение. Она в четырех стенах, Артем болеет, и поздравить Машу некому.

Не знаю, как меня занесло в ювелирный. Кольца, серьги, цепочки – всё не то, неуместно в нашем случае. Часы мне показались подходящим подарком. Изящные, нежные, на ее утонченную руку.

Лучше бы не дарил. Лучше бы вообще не лез к ней с этим поздравлением. Большей чуши про плату за секс я не слышал.

Какая, на хрен, плата и обязанности?

Секс у нас уже был, причем бесплатно.

Бред.

Порадовал девочку, вон до сих пор рыдает, под впечатлением от моей щедрости.

Привязалась к документам.

Ну извини, я не романтик ни разу. Глупо дарить такие подарки без документов. Мало ли, что может случиться в жизни, а это не просто украшение, а вложение.

Я определенно стал циничным и бездушным.

Знаю я, чего она хотела. Но увы… Чего нет, того нет.

Наливаю себе еще коньяка, кручу бокал, а потом оставляю его.

Достаточно, у меня ребенок болеет.

Выхожу из кабинета, прохожу в ванную, умываюсь холодной водой. Смотрю на себя в зеркало – постарел, раньше выглядел более живым и свежим. Похудел, зачерствел, заматерел и совсем разучился общаться с женщинами.

Вытираю лицо, иду в гостиную. На часах уже глубокая ночь. Артём спит на диване, кот – у него в ногах. Рыжая скотина замечает меня и прибирается ближе к сыну. Выгоняю кота в кресло, аккуратно трогаю лоб Артема. Температуры нет, крепко спит. Глубоко вдыхаю – пахнет Еленой.

Нет, я понимаю, что он не может пахнуть матерью, но в моих деформированных мозгах запах ребенка ассоциируется с запахом жены. Он даже спит, как мать, раскинув руки, приоткрыв губы.

Глубоко втягиваю воздух, сажусь на ковёр, облокачиваюсь спиной на диван, прикрывая глаза.

Устал.

Смертельно.

Устал от самого себя и от своей деформированной жизни.