Безголовое дитё

— Сперва он возмутил меня своей неблагодарностью. Даже спасибо не выразил за стирку. А надо признать, шо чесуча оказалась дуже качественной. Совсем не протёрлась нигде, не села. Я даже прогладила кустюм катком. Влез он в кустюм и вдруг став тыкать себя у то место….Ну як его? На бруках…. Ну там где ширинка…. И спрашивает — это шо такое? А как я ему скажу, шо это такое? Я застеснялася. Тогда он говорит, шо я как женщина первым делом должна интересоваться именно этим. И продолжает тыкать пальцем в свою ширинку. Я засмущалася ещё больше. И тут он так ехидно говорит — «Неужели вы, как женщина, не замечаете, что на ширинке нет пуговиц? Как прикажете срам застебнуть?» Я кажу, шо как раз замечаю, бо вы, Аркадий, и по Привозу ходили нэ застёбнутый. — «Так пришейте! Это ж ваше прямое дело, как женщины». «А вас устроят чёрные пуговицы, бо у меня нет белых?» — спрашиваю. «Не, — каже, — чёрные не устроят». «А где ж я вам достану белых?». Тогда он прищурыв глаз и каже: «Ой, я вас умоляю! А на наволочке? Целых восемь штук! Зачем так много на всего одну наволочку?», «Так они ж перламутовые! На мужеские бруки не подходять». «Мне как раз подходять именно перламутовые! Срезайте, та пришивайте!» Я срезала с наволочки четыре пуговицы и кажу ему — «Скидывайте бруки». «Не скину — каже — прямо на мне пришивайте, бо я очень сильно уже опаздываю», «Как так? — кажу — А лектричество?». «О-о! До лектричества ше много чего надо! Запоминайте — провод метров двадцать, тры выключателя — комната, калидор та кухня. Лампочки. А главное, шо вам нужно — это счётчик. Всё купите, тогда и разговор наш состоится за лектричество. Найдёте меня на Привозе. А зараз шейте пуговицы». Я, Лидочка, так растерялася от этой наглости! И знаешь, шо я зробыла? Я зашила ему ту проклятую ширинку наглухо. Паразит, наелся, напился, выспался! Обслужила его по первому разряду! А он — всё купите! А як же, куплю! Я ж не кажу, шо не куплю! Но можно ж было по дружески договориться….

Во время Бабуниного рассказа мама смеялась сначала потихоньку, потом всё громче и громче. А в конце уже хохотала, и по щекам её катились слёзы. Держалась за живот, и в изнеможении пищала так, что не могла остановиться.

— Вот ты смеёшься, доця, а мине плакать хочется. Тоже мине, барин нашёлся. Из-за той ширинки уся надёжа на лектричество рухнула.

— Так что? Аркадий больше не появился? — уже серьёзно спросила мама.

— Встретились якось на остановке. Я к нему, а он как обрезал меня! «Женщина, мы из вами больше незнакомые». Оно ж то конечно! Мабуть, як приспичило, набурив полные штаны.

ПЕРЕМЕНЫ В МАМИНОЙ ЖИЗНИ

— Мамуля, должна признаться тебе, что у меня намечаются перемены в жизни, — тихо сказала мама, — Но про это завтра, не при Ветуне.

Я как услышала про перемены в жизни, тут же повернулась к стенке, притворилась, будто сплю, и уши навострила.

— Та вона давно спит. Рассказывай, бо я не засну з любопытства, — зашептала Бабуня.

— Наверно я выхожу замуж, мамочка. Ещё не точно, но всё к этому идёт.

Они долго молчали.

— Слухай сюда, доця! Я имею тебе сказать, как родная мама. Главное, Лидочка, шоб не пьющий, та работящий, — громким шёпотом произнесла Бабуня, — И хто он?

— Дирижёр оркестра в театре. Уважаемый человек, трудяга, воевал, дошёл до Берлина, имеет награды. Очень меня любит. Скоро ты его увидишь. Дня через два он приедет сюда. За мной. Пригласил меня на курорт в Сочи. У меня к тебе просьба, прими его поприличней.

— А Ветуня як? Из вами поедет, чи тут останется?

— А ты как считаешь?

— Я считаю, шоб она була тут со мной. Я дуже скучала за нею. Так шо ни в какие Сочи не пущу Ветуню. Тут море не хужее. А вы езжайте, налаживайте отношения, отдыхайте. Там видно будеть.

— Всего на две недели едем. Ветунечке в первый класс идти. Собрать её надо по всем правилам. Я уже записала её в школу.

Я слушала, уткнувшись в перину, и кусала губы, чтоб не закричать. Значит, дирижёр никуда не делся! Значит вот, кто будет вместо Жоржа моим папой.

Через два дня от дирижёра пришла телеграмма. Мама поехала на вокзал встречать его. Бабуня на примусе варила борщ, на керосинке жарила бычки, а в печке пеклась вертута с абрикосами. Я залезла под стол и решила никогда оттуда не вылезать. Ну, пока дирижёр не уедет с мамой на курорт. Бабуня волновалась и спешила. Ещё с вечера они с мамой вынесли стол из кухни в коридор. Мама сказала, что в коридоре светлее, не нужно будет днём зажигать керосиновые лампы. Ругала Бабуню за то, что она превратила единственное светлое помещение квартиры в хламидник. Назвала Бабуню каким-то Плюшкиным. Бабуня чуть ли не со слезами оправдывалась.

— Та мине этот хлам дороже всего! Чем зимой топить печку? Вот и собираю где какую щепку, чи ящик. Где я куплю уголь чи дрова? На карасин еле хватает.

Но мама настояла на своём и заставила меня таскать доски, сломанные стулья, ящики и всякую рухлядь на развалку за дом. Подмели, вымыли пол, притащили из кухни огромный дубовый стол. У Бабуни даже нашлась большая белая скатерть. Мама сказала, что получилась вполне приличная летняя комната.