Глаза его остановились на деревянной люльке в углу.
— Она красивая, правда, отец? — Джинкс спросила его так, как будто ждала, что он будет разубеждать ее в этом, и он удивился этому.
— Да, — сказал он, — пожалуй, более прелестного ребенка я и не видел. Снова ее лицо исказила боль.
— О Господи, ты хорошо себя чувствуешь? — быстро спросил он. — После родов, я имею в виду.
— Замечательно. Эрик говорит, что я легко до неприличия родила ребенка. В первые несколько месяцев я очень страдала от морской болезни, но потом все пошло прекрасно.
Он встал и подошел посмотреть на спящего ребенка. Золотые ее волосики были влажными, а пальчики сложены около ротика, похожего на розовый бутон.
— Исключительный ребенок, — решительно заявил он.
— Отец, могу я попросить тебя кое о чем?
— О чем угодно.
— Не говори маме о ребенке. Не говори, что Эли уже родилась. Скажи ей, что живот у меня огромный и я разрожусь с минуты на минуту.
— Ты же знаешь, что я не очень-то умею врать.
— Тогда вообще ничего не говори ей. Ох! Ведь ты не можешь этого сделать, правда? Она ведь знает, что ты собирался навестить меня.
— Нет, — медленно сказал он. — На самом деле она не знает. Я ничего ей не говорил. Лицо ее прояснилось.
— Тогда тебе не придется говорить ей, что ты видел меня. Ей не надо знать, что мы не женаты… или что… — она не смотрела ему в глаза, — что Эдисон родилась в апреле. — Она поспешила добавить:
— А в следующем месяце я напишу вам письмо и расскажу о ребенке, и она никогда не узнает, что ты был здесь. — Джинкс снова посмотрела в сторону колыбели, губы ее задрожали, как будто она вот-вот заплачет. — Именно так я и собиралась поступить, знаешь, но ты приехал и увидел ее. Я собиралась притвориться, что мы женаты и что Эли родилась позже на пару месяцев. — Она закусила губу.
— А почему вы не поженитесь, Джинкс?
— Не спрашивай, отец! Прошу тебя! Она засмеялась нервным смехом, и он подумал: она не может выйти замуж, потому что до сих пор любит Райля… или нет?
— Ты ведь всегда говорил, что не понимаешь женщин, — продолжала она, — поэтому ты, вероятно, не понял бы, даже если бы я объяснила.
Он взял ее руки в свои и попытался сделать так, чтобы его любовь передалась ей, чтобы она поняла, как сильно он тревожится за нее. И она, похоже, поняла это, потому что сжала его руки в ответ и сказала:
— Спасибо, отец.
— Я ничего не скажу твоей матери, — пообещал он, — но ты напиши нам, слышишь?
— Напишу, отец, напишу.
Они получили от нее письмо через две недели. Митч ожидал, что письмо будет большим и восторженным. Но оно оказалось коротким и сухим, написанным совсем не в обычном прыгающем стиле Джинкс.
«Хорошенькая малышка, — писала она. — 10 фунтов. С такими же, как у меня, зелеными глазами. Все обошлось хорошо, мама, хотя роды пришлось принимать Эрику».
Так роды принимал Эрик? Джинкс не говорила ему об этом. Он был разочарован письмом, но Джо перечитывала его снова и снова, как будто оно было образцом красноречия.
Каждый раз, перечитывая письмо, Джо восклицала:
— Она пишет, что ребенок красивый.
— Но ведь так и должно быть с красавицами мамой и бабушкой.
— И что девочка здорова.
— А почему бы ей не быть здоровой? — удивился он.
— Да нет, конечно. Я просто подумала… — Ее встревоженный взгляд снова упал на письмо.
— Джо, держу пари, ты уже знаешь письмо наизусть. В нем нет ничего, чего бы ты не прочитала уже добрую дюжину раз!
— Я знаю, — Она внезапно встала, обошла стол и поцеловала его.
— Ну, — обрадовался он, — что это на тебя нашло?
— Я уже так давно не говорила тебе, как сильно люблю тебя. — Она улыбнулась ему, в глазах появилось озорство. Как будто она сбросила тяжелый груз с души и теперь, как бабочка с мокрыми крылышками, выползла на теплый солнечный свет, чтоб просушить их.
— Киф приедет домой на следующей неделе и на все лето завладеет прудом. Что ты скажешь на то, чтоб ускользнуть сегодня днем и поплавать в нем?
— Но ведь сейчас только июнь, — запротестовал он, не веря своим ушам. — Вода еще ледяная.
— Помнится мне, что мы начинали купаться в Литтл-Блу аж в мае! Он рассмеялся.
— Ты неисправима, женщина.
— Да уж, надеюсь, ведь я так давно уже не была хоть кем-нибудь. А быть неисправимой — это даже интересно!
Он посадил ее к себе на колени.
— Так ты скажешь мне, в чем было дело?
— Нет. Все это уже в прошлом, Митч. Давай не оглядываться назад.
— Хорошо. Но скажи мне, если передумаешь. — Он не собирался тянуть ее за язык. Если она готова разобрать построенную ею стену, то он не собирается дуть в трубы и разбираться, кто прав, а кто виноват, он собирается забраться внутрь — и все.
— А теперь уйди с моих колен, женщина, и пойдем поплаваем.
Джо изменилась резко и полностью. Она стала терпеливее с Эдит, и вскоре благодаря Джо девочка успокоилась и перестала хныкать, что она делала непрестанно с тех пор, как уехал Карр.