Она выглядела как всегда прекрасно. Искусственные волосы цвета оникс ниспадали на её плечи и спину. Глаза, подведённые карандашом и густые брови. Тёмно-красная блестящая помада. Чёрный маникюр. Иллюзию груди создавал чёрно-красный корсет. Мама носила сапоги для верховой езды до колена поверх облегающих шёлковых леггинсов. В одной руке она держала стёк, легонько ударяя им по другой. Мама выглядела так, словно собиралась покататься верхом. И
Концом стёка она приподняла мой подбородок, заставив посмотреть ей в глаза. Запахло натуральной кожей.
— Сэм, что ты здесь делаешь?
— Я не к тебе.
— Нет. Не ко мне. Но это моё заведение, и ты лучше других понимаешь, что Мама знает обо всём, что происходит под этой крышей. А теперь. Я спрошу ещё раз, потому что мы друзья и я тебя очень люблю. Скажи мне правду, или я высеку тебя перед моими мальчиками, и тебе
— Детки, — ласково и нежно произнесла она. — Маме нужна комната. Вы можете воспользоваться зеркалом в конце коридора.
— Да, Мама, — с любопытством меня разглядывая, сказали оба и ушли. Мама закрыла за ними дверь.
— Вот так появляются слухи, — прокомментировал я. — Они расскажут всем, что ты снова стала куртизанкой.
— Ах. Будто я и возьму с тебя деньги.
Я усмехнулся, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.
— Ты меня любишь.
— Люблю, хотя сейчас мне трудно вспомнить, почему. — Она села на освободившееся место перед зеркалом и посмотрела на своё отражение. Затем подняла идеально наманикюренный мизинец и провела им по губам, стирая неровности помады.
— Мама. Это не…
— Сэм, давай без этой херни. — Мы встретились взглядами в зеркале.
Прекрасно. Правда так правда.
— Я здесь из-за Мойше.
— Я поняла это, когда Наташа пришла в мой кабинет.
— У Наташи чертовски длинный язык, — пробормотал я.
— Где твой рыцарь? — спросила Мама.
— Он не
Мама элегантно закатила глаза, потому что она всё делала элегантно.
— Вздор! Он принадлежит тебе больше, чем кому-либо ещё. В конце концов, он твой краеугольный камень.
Я нахмурился.
— И откуда, чёрт возьми, ты это знаешь?
Мама взяла с туалетного столика кисточку для макияжа и провела ею под глазами.
— Я не знала наверняка до этого момента. Лишь подозревала, но подтвердить догадку всегда лучше.
— Откуда ты знаешь, что такое краеугольный камень?
Она засмеялась.
— Дорогой, я Мама. Я знаю всё.
— Тогда знаешь, что он дал принцу клятву. Ту, которая связывает его узами брака.
Она вздохнула.
— Нет. Этого я не знала.
— Неважно. Я спас Джастина, теперь у меня есть дракон-питомец-папа, который любит лизать задницу Гэри, и я буду вынужден присутствовать на свадьбе века. — Я поморщился. — Знаешь, обычно я не жалуюсь так много.
— Дракон-питомец-папа, — повторила Мама, поджав губы.
— Ага. Выяснилось, я могу говорить с драконами. Вернее, драконы могут говорить на веранийском, если я рядом. Магия — та ещё фигня, понимаешь?
— Если бы не нужно было управлять «Тилтид Кросс», я последовала бы за тобой куда угодно. То, что ты видел и делал, наполняет моё холодное и закостенелое сердце обожанием и завистью.
— Твоё сердце не холодное и не закостенелое, — почтительно произнёс я. Мама не такая.
— Полагаю, нет. Боги знают, я не становлюсь моложе.
— И заметь, как вежливо я себя веду, не спрашивая у дамы её возраст, даже если она намекнула.
Она одарила меня хищной улыбкой.
— Как удачно, что ты тренируешь самообладание. Не хотела бы увидеть тебя без яичек.
Я любил Маму и поэтому рассказал ей всё. О ситуации с краеугольным камнем. О Райане. О том, что меня насильно накормили кукурузой правды. О культах, фейри и спасении принцев из древних замков. К концу рассказа мой голос охрип, а сердце болело.
Некоторое время она молчала. Затем:
— Потеряв себя в одном, ты не сможешь забыть другого.
Я пожал плечами.
— По крайней мере, я буду чувствовать себя желанным.
Тогда Мама встала и повернулась ко мне. Протянула руки и обхватила моё лицо, я прижался к ней ближе. Она могла быть безжалостной, могла утверждать, что у неё холодное сердце, но для меня она всё равно была Мамой. Моя крёстная мама драг-квин. Женщина, которая научила меня доверять себе и своим инстинктам. Морган научил меня магии. Родители морали. Гэри и Тигги братству. Но Мама научила меня простой истине, да, у жизни есть острые края, но она порежет тебя, только если ты ей позволишь.
Она сказала:
— Ты желанен. Сердце, что бьётся в твоей груди, самое прекрасное в мире. Тебе больно, дорогой. Знаю, что больно. Но всё проходит и боль тоже, и ты станешь намного сильнее.
Я обнял Маму. Она удивлённо ахнула, поскольку обычно не обнималась. Ни с кем. Но я любил и умел обниматься, и Мама мой друг. Она не уверена меня обхватила, прижав ладони к моей спине. От Мамы пахло ванилью и гвоздикой. Прекрасно.
Потом она ушла.
Через несколько мгновений в дверь постучали.
Я открыл.
Мойше оглядел меня с ног до головы.